Святой Грааль

Никитин Юрий Александрович

В полдень, когда знойное солнце пригибало их к земле, Олег, обливаясь потом, молча указал на два одиноких дуба, что росли на краю небольшого ручья. Как водится на просторе, деревья взматерели без помех, пошли вширь, под их могучими ветвями мог бы укрыться от солнца или дождя крупный воинский отряд или караван с верблюдами, ослами и товарами. Конь Томаса, давно глядевший на Олега с надеждой, с готовностью повернул раньше, чем рыцарь тронул поводья.

До дубов осталось не больше сотни шагов, когда из-за бугра от ручья на четвереньках взбежала странная фигурка в лохмотьях. Упала дико визжа, поднялась на задние ноги, сделала два ковыляющих

шага и снова упала — уже под самым деревом.

Следом выметнулся огромный зверь. Настолько огромный, что Томас не сразу узнал медведя. Тот бежал не спеша, на лапах и брюхе шерсть слиплась, словно медведь только что ловил в ручье рыбу, в огромной пасти белели острые зубы. Странное существо оказалось девушкой с грязными растрепанными волосами. Она прижалась спиной к стволу, смотрела с ужасом на бегущего к ней зверя.

— Пречистая Дева! — воскликнул Томас.

Он опустил забрало, конь под ним привычно ринулся в галоп. Медведь взревел, и конь, хоть и штурмовал вместе с рыцарем башню Давида, задрожал и пошел по широкой дуге, обходя дикого зверя.

Томас выругался, швырнул копье на землю, выхватил меч и спрыгнул с седла. Конь тут же попытался ускакать, Олег погнался следом, с трудом перехватил испуганное животное. Томас с обнаженным мечом бросился к медведю, тот зачем-то встал перед истошно вопящей девушкой во весь исполинский рост на задние лапы, раскинул будто в восторге лапы.

Видя, что не успевает, Томас заорал, изо всех сил швырнул меч, впервые в жизни используя его как дротик. Меч пролетел по воздуху, вращаясь, ударил медведя плашмя по спине. Медведь уже схватил было жертву, тяжелый меч ударил неожиданно, зверь отшатнулся. Девушка с воплем отпрянула, ее голые плечи оросились кровью от медвежьих когтей.

Томас подбежал, тяжело дыша. Медведь быстро развернулся к обидчику. Это был не молодой медведь, не знавший собак и людей, явно уже встречался с охотниками, знал острую боль от летящих стрел и острых копий, и хотя взревел страшно, сотрясая воздух и землю, однако не бросился в слепой ярости — оглядел врага налитыми кровью глазами, отыскивая блестящее лезвие, которое жалит больно.

Томас все понял. По спине пробежал мороз. На миг остро пожалел, что нет с ним боевого копья, им бы проткнул зверя, не вылезая из седла, даже нет огромного двуручного меча — вон лежит наполовину вдавленный в землю толстой медвежьей лапой! — в руках пусто, а медведь исполинский, таких еще не видывал.

В двух шагах валялся длинный шест с заостренным и обугленным концом, Томас сомкнул пальцы на гладком дереве раньше, чем сообразил, что это и есть копье, примитивное копье дикарей, даже конец шеста обожжен в костре для твердости!

Медведь опустился на все четыре, двинулся на рыцаря медленно, осторожно. Красные глаза горели лютой злобой, острые зубы блестели. Томас, приноравливаясь к простому оружию, держал обугленное острие низко к земле: его двоюродный дядя умер от ран, полученных от медведя вдвое мельче — зверь поднырнул под стальное копье. Этот тоже пригибает голову, глубоко сидящие глаза смотрят зорко.

Выругавшись, рискуя тем, что медведь тоже может неожиданно напасть и взять его безоружным, Томас сделал быстрый выпад, больно ткнул обугленным концом в передние лапы, одну и другую, в надежде поднять зверя на задние лапы — появится шанс всадить заостренный шест в сердце. Конечно, если медведь сам навалится всем весом.

Зверь страшно взревел, но на

дыбы не встал: молниеносно ухватил огромной пастью древко, мотнул головой, и Томас вскрикнул от боли — руки едва не выдернуло из суставов. Послышался хруст, в руках рыцаря остался обломок короче топорища.

Нелепость, мелькнуло у Томаса в голове. Сражаться и победить на стенах Иерусалима, взять штурмом башню Давида, выжить в десятках сражений... и погибнуть от лап лесного зверя?

Он бросил устрашенный взгляд в поисках калики, тот как раз в полуверсте от схватки догнал его испуганного коня, ухватил за повод. Надежный сэр калика слишком далеко!

— Беги! — крикнул он девушке. Та смотрела выпученными от ужаса глазами. — Беги, дура!.. Вон к тому, что с двумя конями!

Медведь внезапно поднялся на задние лапы, теперь у его врага не было блестящего жала. Томас напряг плечи, развел руки в стороны. Страшная тяжесть обрушилась как упавшая гора, горло свело судорогой от зловонного дыхания. Он чувствовал, как трещит его хребет, лопаются позвонки, а в ушах стоял звон от оглушающего рева, медведь крушил, ломал, стальные доспехи прогибались, дыхание вырвалось из груди Томаса с хриплым свистом, ребра больно задевали одно другое.

Они стояли, упершись в землю, обхватив друг друга, но Томас лишь безуспешно пытался свести пальцы на широкой спине зверя, а медведь с ревом драл когтями стальные доспехи. Стоял жуткий скрежет, ломались крепкие когти, как рыбья чешуя под ножом сыпались на землю булатные пластинки, когти впивались в мелкие кольца кольчуги, и Томас перекосился от боли — длинные медвежьи когти достали через толстый вязаный свитер, впились в мышцы спины.

Он уже не пытался свести пальцы в замок — медведь чересчур широк, — давил зверя изо всех сил, сипло дышал, медведь ревел, рычал, брызгал слюной. Томас слабел, давил из последних сил. Вдруг медведь ослабил хватку, попробовал высвободиться, оттолкнуть железного рыцаря. Томас сжал сильнее, сам удивляясь, что еще держится на ногах. Мощный рев зверя перешел в визг, собачье поскуливание. Он забарахтался, снова попробовал отпихнуться, Томас набрал в грудь воздуха, обхватил медведя крепче — тот стал вроде бы мельче, сдавил как только мог. Под руками затрещало, булькнуло, сверху на шлем обрушилась теплая жидкость, залила глаза.

Томас разжал объятия, быстро отступил. Из огромной пасти, что нависла над ним, хлестала кровь, красные, как горящие уголья, глаза исполинского медведя погасли. Он повалился навзничь, земля вздрогнула и качнулась. Толстые лапы дернулись и вытянулись.

Девушка под деревом сидела с выражением ужаса на грязном перепачканном лице. Томас слабо улыбнулся, бояться больше нечего.

Калика возвращался неторопливо, вел в поводу прядающего ушами коня Томаса. Он окинул Томаса неодобрительным взглядом:

— Что вечно перемазываешься, как свинья... Скорее в ручей, а то засохнет — не отдерешь.

Томас тяжело дышал, в груди хрипело, кололо при каждом глубоком вздохе, словно медведь сломал ребра. Не в силах ответить он только повернул голову в сторону ручья, но шагнуть не решился, боялся, что ослабевшие ноги не удержат.

Олег спрыгнул с коня, подошел к девушке. Она испуганно отодвинулась, в глазах еще жил ужас.

— Дурочка, — сказал Олег убеждающе, — не меня надо бояться, а вон того в железной скорлупе. Сердце у него тоже в скорлупе, предупреждаю!.. Дай-ка поправлю ногу, она у тебя какая-то странная.