Святой Григорий Чудотворец, епископ Неокесарийский. Его жизнь, творения, богословие
Шрифт:
(§ 28). В третьем диалоге выдержки из Аполинария располагаются в таком порядке: 1) ’ — три цитаты; 2) — тоже три цитаты, и на третьем месте, после ’ , приведена выдержка, из того же произведения, начинающаяся словами: … (§35). Непосредственно за этой цитатой следует 3) · … (§ 11–12).
. Каспари, первый воспользовавшийся свидетельствами блаж. Феодорита для доказательства принадлежности Аполинарию Лаодикийскому, обратил внимание и на эти особенности в цитации и представил подробное объяснение их. Он пишет: „Места 1–3 (разумеются выдержки из Аполинария в первом диалоге) следуют у Феодорита непосредственно друг за другом, при чем первое введено словами: , второе — словами: ’ , и третье словами: , . На основании этих последних слов кто-нибудь мог бы предположить, что отец Церкви (т. е. блаж. Феодорит) третье место нашел в Аполинария, отличном от . Однако, так как это место, как и первое, находится в (и у Леонтия, Adv. fraud Apollinarist. оно является принадлежащим к этому произведению) и так как оно встречается в этом произведении в …, то он, без сомнения, нашел его здесь. Мы должны его дополнить словами из обеих предшествующих формул цитации: или , , [704] . Основание, почему Феодорит так цитовал место, о котором идет речь, кажется, было двоякое. Во–первых, он рассматривал ту часть или , в которой встречается первое и второе место, как , что оно в действительности и есть (оно, после вводных слов: , начинается с и содержит в своей основе исповедание веры, проведенное чрез все части второго члена от второго до последнего, даже некоторым образом простирающееся до заключительной части третьего члена). И во–вторых, он нашел третье место в той части или , которая составляет формальное, в известном смысле само по себе существующее, самостоятельное, почти похожее на маленькое произведение в большем, тринитарно–христологическое , и которое поэтому может быть рассматриваемо и цитуемо, как таковое“.
704
Т. e. К. Каспари полагает, что указывает на другое исповедание веры, заключающееся в том же произведении.
Относительно отрывка: , К. Каспари пишет: „Как объяснить, что Феодорит относит это место не к , в котором мы читаем его, но к другому произведению Аполинария, которое он обозначает, как подобное того же автора ( — ’ — ’ . . . .)? Трудно ответить на этот вопрос. Можно было бы сказать, что оно стояло также и в последнем произведении, и Феодорит отсюда
705
Это предположение К. Каспари как будто находит рукописное подтверждение: H. Lietzmann (Apollinaris von Laodicea und seine Schule. S. 90) сообщает, что в cod. Parisinus, gr. 850, XII b. выдержки из поставлены именно так, как предполагает только возможным К. Каспари. Указывая на то, что все источники всех существующих изданий, по-видимому, принадлежат к разряду, малоценных, он решительно отдает преимущество парижской рукописи и видит в ее тексте разрешение того затруднения, которое так занимало К. Каспари. Однако рукописные источники первых изданий (римского 1547 г. и лейпцигского 1569 г.) не обследованы, и высказывать категорическое суждение по поводу рассматриваемого текста пока преждевременно. В виду этого в дальнейшем мы отправляемся от существующего печатного текста, тем более, что H. Lietzmann не приводит всего данного текста в связи с предыдущим и последующим, и не видно, насколько устраняются им те возражения, какие выставил К. Каспари против своего же предположения.
706
Alte und neue Quellen, S. 82—84, Anm. 28-30.
То обстоятельство, что одна ссылка на не находит соответствия в , К. Каспари объясняет тем, что этот текст был прибавкой какого-либо аполинариста, — прибавкой, которая не вышла далее экземпляра ее первовиновника или, по крайней мере, перешла из него только в совершенно немногие экземпляры. У епископа Кирского был под руками или экземпляр того аполинариста или один из немногих до него дошедший экземпляр [707] .
По вопросу о том, какое заглавие первоначально имело рассматриваемое произведение, К. Каспари пишет, что сомнительно, чтобы оно в рукописях и у тех, которые знали его, еще не носило того имени, которым оно с шестого века обозначается — , а то, какое дает ему Феодорит — , так как возможно, что Феодорит хотел обозначить его этими словами только по его содержанию. За то, что он действительно это сделал и что его заглавие с самого начала было , позволительно привести, что это заглавие очень своеобразное и характерное и потому выглядит совершенно так, как будто оно происходит от самого автора, тогда как общее и бесцветное звучит совершенно, как обозначение по содержанию. Также было бы трудно понять, каким образом то заглавие позднее могло быть подставлено вместо этого, и именно так повсеместно, тогда как совершенно понятно, что отдельный автор назвал произведение по его содержанию, как „libellus de fide“. Несколько поразительно , „libellas“, так как довольно обширное произведение, на что уже указывает и заглавие. Конечно, такого рода обозначения очень относительны. по сравнению с большими произведениями, в особенности состоящими из нескольких книг, как напр. с Эранистом самого Феодорита, который, может быть преподносился отцу церкви при его , совершенно правильно было рассматриваемо и обозначено как „libellus“ [708] .
707
Alte und neue Quellen, S. 81, Anm. 27.
708
Alte und neue Quellen, S. 86, Anm, 32.
Проф. A. А. Спасский по вопросам, поставленным К. Каспари, высказывается гораздо решительнее и определеннее [709] . Оспаривая,. как едва ли вероятное, предположение К. Каспари, что блаж. Феодорит, приводя выдержки из и приписывая это произведение Аполинарию, следовал указанию рукописи, в. которой носило имя Аполинария и которую он имел под руками, проф. A. А. Спасский говорит: „Применяя это предположение к уяснению цитат Феодорита, К. Каспари сам не мог справиться с ним, и по крайней мере, в одном месте должен был признать, что Феодорит пользовался не рукописью, а заранее выбранными местами, эксцерптами, сделанными им еще до составления Эраниста. Дело в том, что . . . было известно Феодориту под именем и что, цитируя его под этим названием, он смешивает цитаты, с одной стороны помещая в ряд выдержек, заимствованных из , такие, каких нет в . . .; с другой — слова, несомненно взятые оттуда и находящиеся в существующем тексте . . ., он приводит уже под иными заглавиями, как то: „ “, „ “… В отдельности взятая, каждая из этих особенностей еще может быть так или иначе уяснена, но для этого нужно делать слишком много предположений, излишних для цели и не отвечающих той определенности, с какою приводит свои цитаты Феодорит, предваряя или разделяя их категорическими заявлениями: , , ’ . нашему мнению, — продолжает проф. A. A. Спасский, — проще и вероятнее будет признать, что Феодорит заимствовал свои цитаты оттуда же, откуда брали их и позднейшие полемисты против монофизитства, сближавшие его с аполлинарианством, то есть, из вторых рук, — из трудов учеников Аполинария, или, еще вернее, из полемических сочинений против Лаодикийского писателя, которых так много вышло из под пера представителей антиохийской школы. За вероятность такого предположения, само собой уясняющего ошибки в цитатах Феодорита, говорит то обстоятельство, что в том же 448–м году, в котором Феодорит писал своего Эраниста, Евтихий уже ссылался в свою защиту на сочинение Григория Чудотворца, под которым нельзя разуметь ничего иного, кроме . . . Следовательно, в половине V века сочинение . . . было известно уже под именем Григория Чудотворца и настолько было принято, что Евтихий сумел добросовестно обмануться на нем“.
709
Истор. суд. сочин. Аполлинария Лаодик., стр. 148–149.
Таковы существующие в науке взгляды на характер и значение свидетельства блаж. Феодорита об . Ocтopoжные выводы и предположения К. Каспари проф. A. А. Спасский в некоторых их частях доводит до крайней определенности и резкости и в результате получаются заключения, и которых нетрудно усмотреть натяжки и преувеличения. „Проще и вероятнее“признается, что Феодорит заимствовал свои цитаты из вторых рук; но когда приходится определять эти вторые руки, то указываются только возможности: или из трудов учеников Аполинария, или, еще вернее, из полемических сочинений против Лаодикийского писателя, которых так много вышло из под пера представителей антиохийской школы. Эти возможности фактически ничем не подкрепляются, а между тем на основании их решительно утверждаются смешения, неопределенность, спутанность и ошибки в цитатах блаж. Феодорита, Далее, вероятность ошибки в цитатах блаж. Феодорита подтверждается тем, что в том же 448 г., в. котором блаж. Феодорит писал своего Эраниста, Евтихий ссылался на сочинение Григория Чудотворца, под которым можно разуметь только .
С этого последнего пункта мы и начнем оценку этого сложного сооружения. Не подлежит сомнению; что Евтихий, ссылаясь на утверждение Григорием Чудотворцем одной природы после воплощения, приводил выдержку именно из , как об этом свидетельствует приложенный к его письму сборник патристических свидетельств. Таким образом, Евтихий уже имел дело с подложным (не зная об этом) произведением Григория Чудотворца, тогда как „Феодорит мог и не знать о подлоге, так как споры о подложных сочинениях начинаются позднее, уже после Халкидонского собора“ [710] . И он, действительно, не знал, потому что приводимые им места определенно приписывает Аполинарию, совершенно не упоминая имени Григория Чудотворца. Следовательно, хотя Евтихий и блаж. Феодорит дают свидетельства приблизительно в одно время, хотя, далее, подлог совершился раньше этого времени, однако несомненно, что их свидетельства относятся к совершенно различным стадиям исторического существования произведения , и блаж. Феодорит имеет бесспорное преимущество пред Евтихием прежде всего в том отношении, что он дает свидетельство о произведении в раннейшей и, можно сказать, первоначальной стадии его существования. A так как нам пока неизвестно, что сделано было с произведением Аполинария в то время, когда ему усвоено было имя св. Григория Неокесарийского, — осталось ли оно в своем первоначальном виде, или же потерпело какие-нибудь изменения, — то ни свидетельство Евтихия, ни позднейшие свидетельства, также считавшиеся уже с подложным произведением, не могут служить точкой отправления при суждении о свидетельстве
710
Проф. A. А. Спасский, Историч. суд. соч. Апол. Лаод., стр. 149.
Если мы отрешимся от предвзятых взглядов и рассмотрим свидетельства блаж. Феодорита без всякой мысли о подложном , то не увидим его в цитатах никакой непоследовательности и неопределенности, — напротив, нам представится очевидным, что блаж. Феодорит ясно сознавал, что и почему он так писал.
Во всех трех диалогах Эраниста блаж. Феодорит приводит ряд выписок из творений древнейших писателей, начиная с св. Игнатия Антиохийского. Вопрос о собрании патристических свидетельств, приложенных к трем диалогам Эраниста, представляет сложную задачу, требующую нарочитого исследования. Ввиду совпадения некоторых частей этого собрания с рядом святоотеческих свидетельств, которыми папа Лев дополнил (в 450 г.) свое догматическое письмо (от 13 июня 448 г.) к Флавиану Константинопольскому, ставится вопрос об отношении собрания патристических текстов Эраниста к собранию св. Льва. В этом отношении ответы даются в двояком направлении: а) „Эранист слишком сильно пострадал от убогого плодоношения недалеких трудолюбцев“, в подтверждение чего указываются очевидные признаки интерполяции, в которых блаж. Феодорит совершенно неповинен [711] ; б) тексты, общие Эранисту и патристическому собранию папы Льва взяты блаж. Феодоритом у последнего и внесены во второе издание Эраниста, которое собственно и известно нам [712] . Кроме того, идя далее в направлении, отмеченном лит. б), и привлекая на помощь собрание патриотических свидетельств, которым заканчивается трактат папы Геласия De duadus naturis in Christo adversus Eutychen et Nestorium, доказывают, что и по идее, и по материалу Эранист зависит от того не сохранившегося собрания патристических свидетельств, которое обособившиеся от Ефесского собора 431 г. антиохийцы, имевшие во главе Иоанна Антиохийского, составили для опровержения богословской точки зрения Кирилла Александрийского во время примирительных попыток императора Феодосия II в Халкидоне [713] . Ходом нашего исследования не требуется решение общего вопроса о степени оригинальности блаж. Феодорита в собрании патристических свидетельств, сильно ограничиваемой последней теорией [714] , именно в виду того, что при самом неблагоприятном для самостоятельности блаж. Феодорита ответе, остается бесспорным, что мысль о внесении в собрание мест из произведений Аполинария (равно как Кирилла Александрийского и Евсевия Эмесского) принадлежит самому Феодориту [715] ; поэтому едва ли можно допустить, чтобы в отношении к нему он пользовался другими какими-нибудь источниками, кроме его собственных произведений: опыт такого применения произведений еретика был первый, и осуществление его должно было быть самостоятельным.
711
Проф. B. В. Болотов в „Христ Чт.“, 1908. октябрь, стр. 1412 (в отзыве о сочинении A. А. Спасского, Историческая судьба сочинений Аполлинария Лаодикийского) и в „Theodoretiana“. I. Отзыв о сочинении H. Н. Глубоковского: „Блаженный Феодорит. Его жизнь и литературная деятельность. II. Addenda-corrigenda. III. Addendis superaddenda. Спб. 1892, стр. 119—120 и 142—147.
712
L. Saltet, Les sources de l' de Th'eodoret в „Revue d’histoire eccl'esiastique“, 1905, № 2, 289–303.
713
L. Saltet и „Revue d’histoire eccl'esiastique“, 1905, № 3, 513–535
714
L. Saltet ставит вопрос, не был ли автором патристического собрания Елладий Птолемаидский, бывший в депутации в Халкидоне со стороны антиохийцев, в руках которой впервые появляется это собрание. К такому предположению он приходит на том основании, что к этому собранию необходимо возвести семь цитат из Антиоха Птолемаидского; такое чрезмерное количество их, по-видимому, необходимо приписать участию Елладия, который этим хотел почтить своего предшественника на птолемаидской кафедре. Но в этой же депутации был и блаж. Феодорит, и он именно и мог быть составителем патристического собрания: факт использования этого собрания блаж. Феодоритом в Эранисте дает блаж. Феодориту несравненно больше прав на него, чем Елладию семь цитат из Антиоха Птолемаидского, которые могли быть внесены блаж. Феодоритом во внимание к указаниям члена депутации Елладия. Если к этому присоединить обоснованную мысль проф. B. В. Болотова об интерполяции Эраниста, тогда и исследование об этом произведении должно получить иное направление, и оригинальность блаж. Феодорита не будег несправедливо унижена.
715
L. Saltet в Revue d’histoire eccl'esiastique. 1905, № 3, p. 526, not. 1 и 534.
Когда в собрании патристических свидетельств блаж. Феодорит последовательно доходит до Аполинария, то в первом диалоге, после четырех выписок , он отчетливо делает переход к другому произведению формулой: . Сделав две выписки, из которых одна находится в нынешнем тексте . а другой нет, блаж. Феодорит опять совершенно определенно пишет: , — здесь, очевидно, нет никакой нужды вместе с К. Каспари дополнять: или , , , так как эта прибавка навеяна неизменною мыслью о существующем тексте и ходом речи не вызывается. В третьем диалоге блаж. Феодорит сначала приводит три места ; затем пишет: , и здесь на третьем месте ставит цитату, которая находится в с вполне определенной формулой: ’ . Непосредственно за этой выдержкой из нынешнего текста блаж. Феодорит пишет: , отсылая этим к названному в первом диалоге произведению, но здесь снова следует выдержка, которая находится в . В последнем случае весьма выразительно , которое указывает на сознательное подчеркивание блаж. Феодоритом, что он заимствует выдержку из другого, по сравнению с предшествующим, произведения.
Таким образом, если придерживаться исключительно указаний блаж. Феодорита в Эранисте и на время совершенно забыть О существовании , о котором не знает блаж. Феодорит, то получим, что он берет важные для нас цитаты из трех произведений Аполинария, которые у него называются так: а) б) , и в) . Само собою понятно, что в третьем случае дано не название сочинения. Но еще Garnier в издании творений блаж. Феодорита указал, а в последнее время независимо от него M. Polens основательно установил [716] , что в третьем диалоге Эраниста слова, взятые из произведения Аполинария, подобного , почти буквально, только в несколько ином порядке, находятся в пятом диалоге „О св. Троице“, [717] ложно приписанном св. Афанасию Александрийскому, §§ 17— 20, где они вложены в уста аполинарианина [718] . M. Polenz доказывает, что в диалоге о св. Троице положения аполинарианина взяты из письменного документа, если и не в точном и полном воспроизведении, то во всяком случае в его основных пунктах и его словами. Автором этого произведения был сам Аполинарий, на что указывают заключительные слова диалога: , а также и содержание изложенного здесь учения аполинарианина, силлогистическая форма и язык сочинения; наконец, свидетельство блаж. Феодорита, удостоверяющего, что слова, вложенные здесь в уста аполинарианина, в действительности принадлежат самому Аполинарию. Как же называлось это произведение? М. Polenz обратил внимание на следующие слова § 12: ,,, , , [719] , оттуда ясно, что сам автор назвал свое произведение , может быть, еще с какою-нибудь прибавкою. В нем Аполинарий дал не расширенное оглавление какого-нибудь из больших произведений или простые извлечения из него, а скорее compendium, в котором сжато, в силлогистической форме изложены были главные доказательства, подробно раскрытые в других произведениях [720] .
716
1) В „Zeitschrift f"ur wissenschaftliche Theologie“, 47 (1904), S. 113–120: Zur Schriftstellerei des Apollinarius.
717
Migne, PGr., t. 28, col. 1265–1285.
718
Migne, PCr., t. 28, col. 1275.
719
Migne, PGr., t. 28, col. 1272.
720
Zeitschr. f. wiss. Theol. 1904, S. 119. Текст этого произведения, составленный по пятому диалогу о св. Троице псевдо–Афанасия, см. у Lietzmann, S. 242.
Следовательно, блаж. Феодорит называет три произведения Аполинария, заглавия которых были приблизительно такие: а) , б) и в) . Выдержки из них в Эранисте блаж. Феодорита находятся в нынешнем тексте и располагаются в нем так: из — во второй части (§ 11–12), из — в третьей части (§ 28) и из — в четвертой части (§ 35).
Отсутствие в не только выдержанного от начала до конца всего произведения плана, но и какой-либо связи между отдельными частями, фрагментарность произведения, многочисленные повторения в постановке и раскрытии одних и тех же тем, настолько бросаются в глаза, что К. Каспари предвидит возможность даже заключения, что это не произведение того Аполинария, каким мы его знаем из фрагментов его литературных трудов, что на основании отмеченных черт можно было бы, пожалуй, сказать, что в нем можно признать совершенно иной литературный характер, чем другие произведения Аполинария, и недостойно его. Чтобы отклонить такой вывод, К. Каспари указывает прежде всего на то, что для такого решительного заключения необходимо было бы иметь все большие произведения Аполинария (чего на самом деле нет); а затем ставит такие вопросы которые ясно выдают слабость занимаемой позиции: нужно ли, чтобы автор всегда оставался одним и тем же, так чтобы все его произведения носили один и тот же характер? и должно ли все, что он написал, иметь одинаковое литературное достоинство? и можем ли мы от такого богатого, многостороннего и подвижного (может быть даже изменчивого) духа требовать первого и второго? По мнению К. Каспари все указанные особенности произведения объясняются, по крайней мере, отчасти целью произведения. Произведение написано Аполинарием в последние годы жизни: оно производит такое впечатление, что лаодикийский епископ хотел пред своим концом еще раз подробно изложить в этом произведении свою веру в отношении к Св. Троице и Лицу Христа, в виду вызванных споров, вследствие которых он был отлучен от Церкви; но сделал это слабо, расплывчато, с тавтологиями и многословием, свойственными старческому возрасту [721] . Ho, во–первых, основательно опровергается мнение, что было последним произведением Аполинария, так как в нем еще слишком много места отведено учению о Св. Духе, и тринитарная часть берет перевес над христологической, тогда как в конце своей жизни Аполинарий всецело отдался вопросам о Лице Богочеловека; далее, в сочинении нет никакого намека на осуждение автора со стороны какой-либо частной церкви, — он стоит в мире с Церковью и считает себя представителем апостольской и церковной веры; наконец, и воззрения его на дело воплощения еще не полны и излагаются в общих и близких к учению Церкви терминах [722] . Во–вторых, и старческим возрастом нельзя объяснить происхождения от Аполинария такого бессвязного произведения. Кроме того, отрывки произведения, взятые сами по себе не обнаруживают ни слабости, ни многословия: они отчетливо и сильно выражают мысли автора, — но соединение их дает нечто непонятное с литературной стороны.
721
Alte und neue Quellen zur Geschichte des Taufsymbols, S. 100–102.
722
A. A. Спасский, Историч. суд. сочин. Аполлинария, стр. 168.