Святой против Льва. Иоанн Кронштадтский и Лев Толстой: история одной вражды

Басинский Павел Валерьевич

– Я должен вам сказать, что мне очень вас жаль; я знал вас в детстве, очень любил и уважал вашего отца и считаю несчастьем быть женой такого человека…

– Вот это для меня ново, – отвечала Толстая. – Не только я считаю себя счастливой, но мне все завидуют, что я жена такого талантливого и умного человека…

– Должен вам сказать, – возразил ей Победоносцев, – что я в супруге вашем и ума не признаю. Ум есть гармония, в вашем же муже всюду крайности и углы.

Сочинение Толстого «В чем моя вера?» запретил к печати лично Победоносцев. По крайней мере, со стороны духовного цензурного комитета такой инициативы не было. «…Книгу твою новую цензура светская передала в цензуру духовную… – писала Толстая мужу 29 января 1884 года, – архимандрит, председатель цензурного

комитета, ее прочел и сказал, что в этой книге столько высоких истин, что нельзя не признать их, и что он с своей стороны не видит причины не пропустить ее. – Но я думаю, что Победоносцев с своей бестактностью и педантизмом опять запретит».

Разумеется, она была права.

Толстого в то время не могло не волновать отношение духовенства России к его религиозным произведениям. «Известие твое… о мнении архимандрита мне очень приятно, – отвечает он жене. – Если оно справедливо. Ничье одобрение мне не дорого бы было, как духовных. Но боюсь, что оно невозможно».

Однако оно не только было возможным, но и породило вскоре серьезную проблему для православной Церкви. Взгляды Толстого неожиданно стали разделять некоторые священники. Имена одних из этих «малых сих» мы знаем: Георгий Гапон и Григорий Петров. Но это слишком радикальные примеры, чтобы считать их типическими. Куда более интересный случай – признание Толстого со стороны самого обыкновенного священника, деда толстовца М.А.Новоселова. Михаил Васильевич Зашигранский был священником «на покое». Летом 1887 года Новоселов жил на хуторе деда при селе Поддубье Вышневолоцкого уезда. В то время Новоселов переписывал «Евангелие» Толстого, находя там неточности и указывая на них писателю. При этом он сообщает:

«Нечего говорить, что в общем и в массе частностей Евангелие (Толстого. – П.Б.) так хорошо, что лучшего нельзя желать. Я то и дело отрываюсь от переписки, бегу к деду и с криком “слушай, слушай” начинаю читать поразившие меня места. Дед в восторге, особенно от главы о богопочитании». Дед также поинтересовался у внука, откуда взял Толстой для одной из своих статей фразу: «Были попы золотые и чаши деревянные; стали чаши золотые – попы деревянные». Это была старообрядческая поговорка.

Кого же еще из «малых сих» соблазнял Толстой? Вероятно, народ, крестьянство – основное население российской империи? Но тут мы имеем дело с одним примечательным фактом. В России во времена Толстого существовало невероятное количество народных квазихристианских сект, исследованием которых занимались сектоведы от А.С.Пругавина до В.Д.Бонч-Бруевича, будущего советского государственного деятеля. Заинтересовавшись этим вопросом, умная и любознательная писательница Л.И.Веселитская пишет в воспоминаниях о Толстом: «Я узнала о существовании немоляков, отрицанцев, Любушкина согласия, нетовщины, скопчества; узнала биографии Кульмана, Тверитинова, Данилы Филиппова, Ивана Суслова, Савицкого, Радаева, Селиванова; узнала и о новохлыстовстве, о шалапутах, молоканах, субботниках, воскресниках, о скакунах, штундистах, баптистах, белоризцах, серафимовцах, медальщиках, секачах, варсоновцах, дыропеках, дырниках, никодимцах, обнищеванцах, адвентистах, о Маликове, малеванщине и сютаевщине».

Но «толстовщины» в России официально не было. Во время ухода Толстого директор Департамента духовных дел инославных исповеданий А.Н.Харузин 2 ноября 1910 года заявил корреспонденту газеты «Русское слово»: «Толстовцев как секту мы не знаем. Мы признаем сектантами лишь такие религиозные сообщества, которые представляют известные догматические особенности. Синодские сферы толкуют этот вопрос гораздо шире, рассматривая его с точки зрения канонической. И в сущности, вопрос о том, что следует называть сектой, – вопрос очень спорный. На киевском съезде долго и ожесточенно спорили о том, следует признавать иоаннитов сектантами или нет. Решили, что нет, но все-таки, ввиду широкого распространения иоаннитского учения, за ними учрежден надзор, сосредоточенный в Департаменте духовных дел. О толстовцах в нашем ведомстве даже никогда не поднимался вопрос. Сектантами они не являются, так как догматы

учения их не выражены определенно и представляют скорее выражение миросозерцания отдельных лиц. Для нас толстовцы представляются скорее социальной организацией, чем религиозной, и потому, конечно, они не могут подлежать надзору Департамента духовных дел, ибо если стать на точку зрения признания толстовцев сектой, то нам пришлось бы искать сектантов среди нашей интеллигенции, выслушивать религиозное мнение каждого, и, конечно, это был бы путь неправильный, не соответствующий закону и, наконец, даже не могущий принести реальной пользы».

Но что имел в виду А.Н.Харузин, говоря, что «синодские сферы толкуют этот вопрос гораздо шире»?

Дело в том, что иоаннитов, фанатичных поклонников отца Иоанна Кронштадтского, на Всероссийском миссионерском съезде в Киеве 23 августа 1909 года православная Церковь 112-ю голосами против 44-х все-таки признала сектой. Это случилось уже после смерти отца Иоанна и даже частичного, если можно так выразиться, признания его как святого с учреждением ежегодного 20 декабря дня его памяти во всех православных церквах по Указу Его Императорского Величества. Но кому, кроме самых ярых противников отца Иоанна, придет в голову, что он соблазнял «малых сих»?

Между тем влияние отца Иоанна в народной среде было, конечно, несравненно шире толстовского. Портреты Толстого не висели в каждой крестьянской избе наравне с иконами. Крестьяне не поклонялись ему как чудотворцу и не видели в нем последнюю инстанцию в поисках земной и небесной справедливости. В толстовскую «секту» крестьяне не отдавали своих детей, что повсеместно происходило с сектой иоаннитов и вызвало после 1905 года грандиозный газетный скандал, результатом которого было прямое вмешательство полиции и разгром колоний иоаннитов в Петербурге, когда несовершеннолетних детей из разных губерний России изымали из общежитий иоаннитов и отправляли в детские приюты.

Ошибка нашего зрения, особенно современного, в отношении толстовцев происходит от того, что слишком уж крупной величиной представляется сам Толстой, чтобы допустить, что его прямое влияние на массы населения до революции было, по сути, ничтожным. Толстовство как таковое было явлением индивидуального выбора и поведения в интеллигентной среде. При этом надо учесть, что и в этой среде такой выбор представлялся исключительно экстравагантным, своего рода поветрием среди молодых людей, к которому или жестко отрицательно, или снисходительно, но в любом случае скептически относилось старшее поколение. Молодых толстовцев того времени можно сравнить с движением хиппи в США и Европе 60-х годов или с движением молодых романтиков в СССР того же времени, которые спорили с отцами, рубили дедовскими шашками дорогую мебель, как в пьесе Виктора Розова, или отправлялись на комсомольские стройки без рубля в кармане.

Толстовство было именно молодежным поветрием в интеллигентных семьях. Это, в частности, замечательно показано в повести Н.С.Лескова «Зимний день». Кстати, такой прекрасный знаток русской жизни во всех ее проявлениях, как Лесков, будучи сам убежденным сторонником взглядов Толстого, тем не менее относился к моде на толстовство скептически.

Если же говорить о действительно серьезных толстовцах, таких как В.Г.Чертков, П.И.Бирюков, И.М.Трегубов, И.И.Горбунов-Посадов, Е.И.Попов, М.А.Новоселов, Д.А.Хилков, А.М.Хирьяков и др., то вот один кричащий факт.

Биограф Черткова М.В.Муратов пишет: «Несмотря на то, что в конце восьмидесятых и в начале девяностых годов в обществе и в печати немало уделяется внимания так называемому толстовскому движению, оно не привлекает сколько-нибудь значительного количества последователей. В бумагах Черткова сохранился составленный им в 1890 или 1891 году перечень, озаглавленный “Список лиц, иногда ошибочно именуемых «толстовцами», чем привыкли обозначать людей несуществующих или по крайней мере не долженствующих существовать”. В список этот включены единомышленники Толстого, живущие в Петербурге, в Москве и по всей стране, и, однако, он насчитывает всего около шестидесяти имен, причем некоторые внесены туда без достаточных оснований».