Святой сатана

Леонов Анатолий

Посчитав ответ исчерпывающим, больше он не произнес ни слова. А донельзя взволнованным и огорченным родственникам ничего не оставалось, как последовать его простому совету.

Глава седьмая

Всю суету и превратности наступившего дня устюжский воевода Петр Стромилов пережил со свойственным ему хладнодушием и стоическим спокойствием. В конце концов, решив, что сделанного им сегодня вполне достаточно, он с чистой совестью отправился в светелку предаться послеобеденному

отдыху, которого его чуть было не лишили обстоятельства. День был воскресный, оттого его присутствие на службе не было обязательным. Легко убедив себя этими соображениями, Стромилов, уткнувшись носом в пуховую подушку, уже через мгновение начал выдавать замысловатые трели с причмокиванием, присвистом и громовыми раскатами.

Из состояния сна праведного воеводу вывел гомон в сенях. Из подклети доносился громкий шум и площадная ругань, которая, впрочем, не смогла пробудить в нем непреодолимого любопытства, свойственного обычным людям в подобных обстоятельствах. Стромилов просто перевернулся на другой бок и захрапел пуще прежнего, полагая, что для искреннего проявления «сыновьей» заботы и неравнодушия к родному очагу у него есть полный дом челяди.

Впрочем, выспаться ему на этот раз все равно не дали. Как только шум утих, послышались поспешные шаги по лестнице, и в светелке заскрипели половицы.

– Хозяин, беда пришел! – услышал он голос татарина Касима, служившего у него привратником. – Балшой человек с Москва прискакал. Дерется, однако! Тебя кличет.

Стромилов оторвал голову от подушки и изумленно посмотрел на слугу. Касим стоял в дверном проеме, неловко переступая с ноги на ногу, и прикрывал ладонью левую сторону лица.

– Грабли опусти! – приказал воевода.

Касим послушно опустил руку. Под уже заплывшим левым глазом багровел свежий синяк внушительных размеров.

– Вот это слива! – невольно восхитился Стромилов, поднимаясь с кровати и натягивая халат. – Славно он тебя отделал, басурманин!

– Иблис проклятый! – зашипел Касим, плюясь слюной ярости.

– Ладно, пойдем посмотрим, что за гость незваный в дом явился.

Воевода, неспешно запахивая полы парчового халата, двинулся к лестнице. Касим подобрал лежащую на лавке у входа саблю и протянул хозяину.

– Зачем? – удивился Стромилов.

– У-у, шайтан! Злой шибко! – убежденно заявил татарин, кивая головой.

Стромилов пожал плечами, но саблю все же взял. Вдвоем они спустились вниз. В сенях, оседлав лавку, как коня, сидел простоволосый поджарый мужчина в короткополом походном кафтане. Натренированный глаз воеводы сразу подметил свежий сабельный рубец на боку и дыру от мушкетной пули на правом рукаве дорогой чуги [24] незнакомца.

– Ты кто таков? – требовательно спросил воевода, выходя на середину сеней. – Чего буянишь в чужом доме? Давно батогов не получал? Прикажу казакам, живо на съезжий двор сведут да взгреют дюжиной горячих…

24

Чуга –

ездовой кафтан.

Незнакомец, словно прицеливаясь, уставился холодным взглядом в переносицу воеводы и тихим змеиным голосом прошелестел:

– Это ты у меня, Стромилов, сейчас в холодную отправишься! Я тебя в пыль сотру. Ты у меня до конца жизни у церкви Христа ради подаяния просить будешь!

– Да кто ты такой? Чего тебе надо? – возмутился воевода, пораженный наглостью незнакомца, смевшего угрожать ему в его собственном доме.

– Я – начальник Земского приказа Степан Проестев и здесь не забавы для, а по государеву делу!

Жесткий и высокомерный тон гостя, казалось, не терпел возражений и полагал полное себе подчинение, но Юрий Яковлевич был тоже не лыком шит. За долгую службу всякого повидал.

– Чем докажешь? – заорал он, свирепо вращая глазами. – У меня таких Проестевых каждый день по пучку, каждую седмицу по поленнице! Бумага у тебя имеется? Без бумаги я – апостол Петр, а вот кто ты, я не знаю?

Проестев неожиданно усмехнулся, скривив тонкие, почти бесцветные губы, и, порывшись за пазухой чуги, вытащил свиток, скрепленный государевой печатью.

– Читай, крапивное семя! – протянул он грамоту воеводе.

Стромилов рывком развернул и внимательно изучил документ. Под пристальным взглядом гостя проверил на свет водяные знаки, и лицо его мгновенно озарилось редкостным радушием и любезным участием.

– Прости, Степан Матвеевич, не признал. Богатым будешь!

Проестев еще раз криво усмехнулся и убрал свиток обратно за пазуху.

– Я-то точно буду! – произнес он едко. – А вот про тебя того же сказать не могу!

Озадаченный Стромилов только руками всплеснул.

– Да что ты меня все стращаешь, Степан Матвеевич, скажи наконец, что я сделал?

– Что ты сделал воевода, я пока не знаю, а вот что не сделал, могу сказать. Где девица Мария Хлопова?

– Где? – переспросил воевода, выпучив от удивления глаза. – Ну увезли ее в Гледенскую обитель. Люди говорят – кончается девка. Выживет, нет – одному Богу известно.

Проестев нахмурился и тяжело засопел.

– Если она там, то почему ты здесь?

– А я ей что, доктор? – сердито огрызнулся воевода. – Чем я ей помогу?

От негодования Проестев вскочил на ноги и крепкой рукой с силой прижал собеседника к стене.

– Ты, Стромилов, совсем дурак? У тебя царская невеста отходит, а ты подушку ухом давишь и совершенно ни при чем!

– Так невеста вроде порушенная?

– Кому порушенная, а кому настоящая. Едут к тебе порученцы царские, девице чин возвращать.

– А чего ко мне?

Стромилов выглядел обескураженным и слегка оробевшим. Очевидно, что новость застала его врасплох. Проестев огляделся и утомленно махнул рукой.