Святые и порочные.
Шрифт:
Некоторые отечественные историки с легкостью устраняют противоречие, объясняя подобное расхождение тем, что ливонский источник учитывает только братьев ордена, а русский – также их слуг и простых воинов («не-рыцарей»). Напомню, что убитых, пленных и просто разбежавшихся эстов и чудинов никто не считал вовсе. Так что если учитывать общее число участников Ледового побоища с каждой из сторон, то еще неизвестно, чье войско поредело в большей степени – как «просто по числу голов», так и в процентном отношении.
И все же если войско ордена действительно насчитывало не менее 10 тысяч человек, почему оно дрогнуло и побежало, потеряв едва ли 5 % своего личного состава, пусть даже это была самая боеспособная его часть? Известные нам детали битвы позволяют сделать вывод, что новгородцы пропустили в ловушку авангард из немцев-кнехтов, чудинов и собственно рыцарей, после чего фланговые отряды замкнули кольцо окружения, отсекая арьергард. Вряд ли новгородцы, возглавляемые таким выдающимся полководцем, имея к тому же численный перевес, стали бы окружать меньшую часть войска. То есть
И еще один миф, родившийся в XVI веке и крепко вросший в массовое сознание благодаря снятому в 1938 году фильму «Александр Невский». Это миф о том, что большинство рыцарей погибло, просто провалившись под лед. Весна, мол, на дворе была, лед тонкий. Однако сторонники этой сказки забывают, что русский дружинник в полном вооружении в массе мало уступал немецкому рыцарю, так что наверняка ушел бы под лед вместе с ним – однако никто не говорит об утонувших русских воинах. Да и немцы не в первый раз шли в бой в тех краях, так что, если бы лед был слишком тонким, они бы поняли это еще до начала сражения. Если они сунулись на лед, значит, были уверены в его прочности. Относительно ровный лед был для них весьма удобен, так как облегчал разгон тяжелому всаднику. Впрочем, возможно, что сражение и вовсе происходило на берегу, и лишь отступали немцы по льду озера…
Все же – насколько выдающимся событием является Ледовое побоище? Увы, но это было достаточно обычное сражение тех времен, хотя для ордена оно действительно означало конец неудачной кампании 1240–1242 годов. Если судить по «Хронике Ливонии» (написанной в 1225–1227 годах Генрихом фон Леттландом), в русских походах в Прибалтику в первой четверти XIII века, как правило, участвовало примерно столько же воинов, сколько Александр привел к Чудскому озеру. Потери сторон в Ледовом побоище также не были запредельными. Для сравнения, битва при Сауле (ныне – город Шяуляй в Литве) в 1236 году проделала в ордене меченосцев куда большую дыру – от рук литовцев, заманивших конных крестоносцев на болотистую местность, погибли магистр ордена и 48 братьев-рыцарей, после чего остатки меченосцев вынуждены были влиться в Тевтонский орден. К слову, из той битвы вышли живыми лишь два десятка из двух сотен псковичей, воевавших в тот раз на стороне меченосцев (результат попыток псковских бояр наладить отношения с орденом, чтобы воспрепятствовать поглощению Пскова Новгородом). Советские историки очень не любили вспоминать про эту битву, поскольку она не вписывалась в миф о том, как народы Прибалтики вместе с русскими били немецких псов-рыцарей (а тут русские вместе с немцами и эстонцами пытались побить литовцев… неудачно). А битва при Раковоре в 1268 году была грандиознее как по численности войск, так и по числу потерь – с немецкой стороны в ней погибло больше, чем участвовало в Ледовом побоище. Но ее тоже задвинули подальше, поскольку в ней отличился псковский князь Довмонт (крещеный Тимофеем), неудачливый конкурент Миндовга в борьбе за власть в Литве.
Однако вернемся к Ледовому побоищу и его последствиям. В 1243 году орден был вынужден подписать перемирие с Новгородом и отказаться от всех территориальных претензий. Впрочем, десять лет спустя тевтонцы снова попытались завоевать Псков. Об этом, возможно, еще вспомним, но пока жизнь будущего святого делает очередной крутой поворот…
В том же 1243 году отец Александра, Ярослав Всеволодович, великий князь Владимирский, стал первым русским князем, добровольно поехавшим на поклон к монгольским ханам. Точнее, это Батый вызвал его в Золотую Орду. Но Ярослав оказался прагматичнее своего старшего брата – не стал бросаться в драку, а сумел задобрить хана. Детали их встречи неизвестны, однако из Орды Ярослав вернулся с ярлыком на великое княжение не только во Владимире, но и в Киеве. Разоренный монголами Киев больше не тянул на роль «матери городов русских», и Ярослав вернулся во Владимир – в Киев отправился его наместник. В 1245-м Батый снова вызвал Ярослава в Орду. Часть вопросов решилась там, и приехавшие с Ярославом братья и племянники отправились восвояси. Ярослав же отправился дальше, в столицу Монголии Каракорум – представляться великому хану. Его умение «прогибаться под изменчивый мир» не осталось незамеченным – новый великий хан Гуюк утвердил за ним ярлык на княжение в Киеве и Владимире. Увы, Владимира великий князь не увидел – 30 сентября 1246 года он скоропостижно скончался в Каракоруме. По всей видимости, отец Александра был отравлен. Был ли в этом действительно замешан один из приехавших с ним бояр или это монголы сами избавились от одного из самых влиятельных русских князей – неизвестно. Однако за десять дней до этого там же был казнен князь Михаил Черниговский – будто бы за отказ пройти монгольский обряд, неприемлемый для него как для христианина. Хотя, возможно, Михаил просто недостаточно убедительно изобразил покорность?
А что же Александр, защитивший Русь от «поганых латинян»? Как он отреагировал на известие о странной смерти Ярослава Всеволодовича?
Уже в следующем, 1247 году он вместе с братом Андреем выехал в Орду к Батыю. Источники умалчивают о том, где Александра застала весть о кончине отца. Но, учитывая расстояния и тогдашние скорости, рискну предположить, что это случилось не раньше, чем по прибытии в столицу Орды. Герой Невской битвы оказался достойным сыном своего отца – он сумел найти с Батыем общий язык, и хан был склонен отдать ему ярлык на великое княжение во Владимире. Однако по завещанию Ярослава владимирский престол должен был достаться Андрею, а Александру – киевский. Видимо, именно тогда между братьями пробежала, как говорится, черная кошка. Во всяком случае, упоминание о «распре великой» в летописях есть. Из Золотой Орды братья, как и отец, отправились дальше, в Каракорум. Несмотря на конфликт между Батыем и Гуюком и смерть последнего во время похода на Батыя, Владимирское княжество все же досталось Андрею. Александр и Андрей отсутствовали на Руси около двух лет. В это время великим князем Владимирским был их дядя Святослав (в 1248 году четвертый сын Ярослава Михаил Хоробрит согнал дядю с престола, однако вскоре погиб в бою с литовским войском). Александр смысла ехать в разоренный Киев не видел и вернулся в Новгород.
В 1251 году великим ханом стал союзник Батыя – Мунке (Менгу). И через год Александр снова отправился в Золотую Орду. Примерно в это же время вспыхнул бунт в русских городах, во главе которого оказался Андрей Ярославич. Это была первая попытка организованного сопротивления монголам. Достоверно неизвестно, почему брат Александра встал во главе восстания – то ли действительно душа болела за родину, то ли просто у него не сложились отношения с Батыем – ведь ярлык на владимирское княжение он получил от вдовы Гуюка, которая с Батыем не ладила, как и покойный великий хан. И Андрей вполне мог опасаться не вернуться из Орды – ведь и он получил «приглашение» приехать в Сарай…
В житии Александра о том, что случилось потом, говорится так: «разгневался царь Батый на меньшего брата его Андрея и послал воеводу своего Неврюя разорить землю Суздальскую». Иначе говоря, попытка оказалась неудачной. Андрею Ярославичу пришлось бежать сначала к брату Ярославу в Переяславль, а затем, когда монголы докатились и туда, разорив город и убив множество людей (погибла и семья Ярослава), к тем самым шведам, которых его брат громил на Неве (Ярослав, бежавший с ним, дальше Ладоги не поехал), а монголы огненным вихрем прошлись по мятежным городам. Православные источники утверждают, что, если бы, мол, не Александр, все эти земли пришли бы в полное запустение: «…После разорения Неврюем земли Суздальской князь великий Александр воздвиг церкви, города отстроил, людей разогнанных собрал в дома их». Однако есть версия о том, что Александр сам попросил Батыя отправить «карательную экспедицию» (В.Н. Татищев в своей «Истории Российской», цитировал некий неназванный источник, говоривший, что «жаловася Александр на брата своего великого князя Андрея, яко сольстив хана, взя великое княжение под ним, яко старейшим, и грады отческие ему поймал, и выходы и тамги хану платит не сполна»). Более того, возможно, что под именем «Неврюя» фигурирует сам Невский – так могло звучать его прозвание по-монгольски. Во всяком случае, дополнительным аргументом в защиту данной гипотезы выглядит то, что этот загадочный Неврюй – полководец достаточно высокого ранга, чтобы командовать целым туменом («тьмой», как называли такое войско русичи; обычно около 10 тысяч всадников) – нигде и никогда больше не фигурирует. Ни до ни после. То есть возник из ниоткуда, пронесся по Руси и пропал, причем сведений о его гибели во время этого рейда или вскоре после него тоже нет. И это притом, что монголы часто воевали и любой воин, доросший до «туменбаши» (или в русском переложении «темник»), должен был упоминаться не однажды в хрониках покоренных земель. Новгородская же четвертая летопись называет Неврюя «царевичем», что тоже косвенно указывает на Александра – побратавшегося с Сартаком, сыном Батыя, а значит, приравненного к сыну хана.
Так или нет, но мечта Александра сесть на великокняжеский престол во Владимире сбылась. То, что занял он его не как наследник своего отца, не как избранник народа, а благодаря ярлыку на княжение от Батыя, князя если и огорчало, то не сильно.
И тут – точнее, в 1253 году – на новгородские земли снова вторглись крестоносцы. В Новгороде теперь княжил старший сын Александра Василий (впрочем, князем он являлся чисто номинально – вряд ли ему было более 13 лет). Немцы были отбиты, более того, разбиты еще раз уже на своей земле. Спустя три года снова появились некогда битые шведы, опираясь на заложенную еще в 1223 году датчанами крепость Нарва, и тоже были биты. Но за год до шведского вторжения и «ночного похода» новгородцы снова проявили свое свободолюбие – Василий Александрович был изгнан, а на княжение приглашен его дядя Ярослав Ярославич. Обычное, в общем-то, для Новгорода дело – и Александр, и его отец и уходили из города, и возвращались, так было и до них. Однако теперь, как написал об этом Н.И. Костомаров в своей книге «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей», «Александр, чувствуя свое старейшинство и силу, готовый найти поддержку в Орде, поднял голову и иначе показал себя, что в особенности видно в его отношениях к Новгороду».
Александр заставил Новгород принять Василия обратно, а посадника Ананию, защитника прежних вольностей, заменить его ставленником Михалкой Степаничем. Причем поначалу Александр требовал выдать ему Ананию и лишь потом, поняв, что дело может кончиться кровью, умерил свои требования. Событие это означало крутой поворот в новгородской жизни. Костомаров писал об этом: «Не было еще примера, чтобы великий князь силою заставил принять только что изгнанного ими князя. Александр показал новгородцам, что над их судьбою есть внешняя сила, повыше их веча и их партий – сила власти старейшего князя всей Руси, поставленного волею могущественных иноземных завоевателей и владык русской земли. Правда, что Александр, вступивши в Новгород, обласкал новгородцев, заключил с ними мир на всей вольности новгородской, но в проявлении его могучей воли слышались уже предвестники дальнейшего наложения на Новгород великокняжеской руки».