Святых не существует
Шрифт:
Думаю, Роуз Кларк, Аластор Шоу и я будем главными претендентами.
Моя работа лучше. Это должно быть очевидно просто по толпе людей вокруг него, которые задерживаются и шепчутся дольше, чем в случае с другими работами.
Осложняющим фактором является жюри, в состав которого входит Карл Дэнверс, горький мизантроп, который так и не простил меня за шутку в его адрес на одном из торжественных мероприятий восемь лет назад. Я хотел, чтобы он подслушал, но недооценил его способность к злобе. С тех пор он использует любую возможность отомстить,
Аластор пристраивается позади меня.
Я слышу его приближение за милю. У него тонкость, как у бизона.
— Привет, Коул, — говорит он.
— Привет, Шоу, — отвечаю я.
Он использует мое имя, чтобы досадить мне.
Я использую его фамилию по той же причине.
Он думает, что раз он знает обо мне некоторые вещи, значит, между нами есть близость.
Никакой близости нет. Все эмоции только с одной стороны.
— Как прошли твои выходные? — спрашивает он, едва сдерживая ухмылку.
Он отчаянно хочет, чтобы я признал то, что он сделал. Я предпочитаю отказать ему в этом удовольствии. Но, наверное, лучше покончить с этим, чтобы он отвалил и оставил меня в покое.
— Без происшествий, — отвечаю я. — Не думаю, что ты можешь сказать то же самое.
Теперь он позволяет себе усмехнуться, демонстрируя идеальные зубы, мальчишеские ямочки, блеск теплых карих глаз, которые заставляют женщин слабеть от желания улыбнуться ему в ответ, провести пальцами по его выцветшим на солнце волосам.
— Я люблю студенток, — говорит он, его голос низкий и гортанный.
Он вытирает губы, и его черты растворяются в вожделении при воспоминании о том, что он сделал.
Я делаю медленный вдох, чтобы избавиться от отвращения.
Потребность Аластора вызывает у меня отвращение.
Он так похож на себя. Студентки колледжа, черт возьми.
— Ты и Банди,— бормочу я, едва шевеля губами.
Глаза Шоу сужаются.
— О, ты выше этого, да? — усмехается он. — Ты не испытываешь определенного желания, когда видишь что-то подобное?
Он дергает головой в сторону сногсшибательной блондинки, наклонившейся, чтобы рассмотреть детали напольной инсталляции, ее облегающее красное платье облегает изгибы ее задницы.
— Или как насчет этого? — говорит Шоу, наклоняя голову в сторону стройной азиатки, соски которой хорошо видны сквозь марлевую ткань ее топа.
Я не убиваю женщин, как правило.
И это не из-за каких-то мелких моральных ограничений.
Просто это чертовски просто.
Я могу одолеть любую из этих женщин, словно они маленькие дети. А где же вызов? Чувство выполненного долга?
— Я не гедонист2, — холодно говорю я Аластору.
Его лицо темнеет, и он открывает рот, чтобы ответить, но в этот момент в галерею возвращается девушка с высоко поднятым подбородком и темными волосами, развевающимися за спиной.
Я подумал,
Совсем наоборот: она закрасила все это.
Она использовала мерло, чтобы создать текстиль глубокого бордового, пурпурного и шелковичного цвета в тонких акварельных слоях. Я смотрю на платье, потому что оно удивляет меня - не только концепцией, но и исполнением. Оно действительно очень красивое. Ничего подобного я не ожидала увидеть в ванной после восьми минут работы.
Аластор следит за моим взглядом. Он видит мой интерес, но совершенно не понимает его причины.
— Она? — мягко говорит он. — Ты удивляешь меня, Коул. Никогда раньше не видел, чтобы ты прогуливался в сточной канаве.
Я отворачиваюсь от девушки, внутри меня разгорается раздражение.
— Думаешь, меня привлечет какая-то грязная маленькая скряга с обкусанными ногтями и оборванными шнурками? — усмехаюсь я.
Все в этой девушке меня отталкивает, от ее немытых волос до темных кругов под глазами. Она излучает запустение.
Но Шоу уверен, что сделал открытие. Он думает, что поймал меня в какой-то незащищенный момент.
— Может, я пойду поговорю с ней, — говорит он, проверяя меня.
— Я бы хотел, чтобы ты это сделал, — отвечаю я. — Что угодно, лишь бы закончить этот разговор.
С этими словами я отправляюсь в сторону открытого бара.
С восьми часов до десяти проходит несколько часов.
Я то и дело вклиниваюсь в разговоры, впитывая готовые похвалы в адрес моего произведения.
— Ты не перестаешь меня удивлять, — говорит Бетси, ее бледно-голубые глаза смотрят на меня сквозь оправу дорогих дизайнерских очков. — Как тебе пришло в голову использовать паучий шелк? И как ты его приобрел?
Она смотрит на меня с тем же выражением ошеломленного восхищения, что и Шоу, но не осмеливается положить руку на мое предплечье, как она сделала это с ним.
Все говорят, что приз уже мой - по крайней мере, все, у кого есть вкус.
Я вижу Аластора, который дуется возле канапе. Ему досталось немало похвал, но он заметил разницу в тоне так же хорошо, как и я. Ему - комплименты, мне - восторги.
Я хочу получить приз, потому что я его заслужил.
Мне плевать на деньги - десять тысяч долларов для меня ничего не значат. Я заработаю в десять раз больше, когда продам скульптуру.
И все же холодное предчувствие охватывает меня, когда Бетси призывает толпу к порядку, говоря, — Спасибо всем, кто пришел сегодня! Уверена, вам не терпится узнать, что решили наши судьи.
Я уже знаю, что она собирается сказать, еще до того, как она бросает на меня виноватый взгляд.
— После долгих споров мы решили присудить приз Аластору Шоу!
В аплодисментах, которые разразились, чувствуется нервное напряжение. Аластор популярен, но половина толпы бросает взгляды в мою сторону, пытаясь понять, как я отреагирую.