Сын Авроры
Шрифт:
— Служа Франции, мой мальчик, не забывайте о нашей старушке Германии!
— Можно ли забыть свою родину? Мне, конечно же, будет ее не хватать... Но если сударыня захочет продолжить нашу дружбу, я буду заезжать к вам, чтобы поговорить о нашей родной стране.
— Что же, не задерживайтесь слишком долго, мой мальчик. Я старею с каждым днем и не думаю, что в моем распоряжении осталось много времени. Я очень устала...
— Я слишком сильно хочу вновь увидеть вас, сударыня, и не думаю, что Господь откажет мне в этой просьбе.
В ее глазах зажглась озорная искорка:
— Что же... полагаю, все свое время вы проводите в молитвах?
— Признаюсь, нет. Но нет такой преграды, которую я не преодолел бы ради любви!
— Идите, я вас обниму, — засмеялась княгиня. — А по возвращении не забудьте привезти мне колбасок!
* * *
На следующий день Мориц Саксонский покидал Париж с сожалением: он так и не увиделся с прекрасной принцессой де Конти, воспоминания о которой не давали ему покоя, даже несмотря на удачу, сопутствующую ему в других делах. Она задержалась в Шантийи, владении своих предков, и должна была вернуться лишь осенью.
Невзирая на предостережение Филиппа Орлеанского, Морицу не терпелось вернуться во Францию. Но, прежде всего, ему надо покончить с этим дурацким браком! Он хотел быть свободным, свободным!..
Приехав в Кведлинбург, он с огромной радостью обнаружил там свою тетю Амалию. Овдовев много лет назад, мадам фон Левенгаупт оставила в наследство сыновьям земли, а сама жила в семейном доме в Гамбурге, но чувствовала себя там слишком одинокой, поэтому часто проводила время с сестрой.
Новость о назначении Морица наполнил его мать и тетю гордостью, но в то же время и грустью:
— Значит, ты все-таки сделал выбор в пользу Франции, сын мой? — уточнила Аврора. — И теперь мы больше не увидимся?
— Не увидеться с вами? Никогда я на такое не соглашусь, мои дорогие! Вы — моя семья, все, что у меня есть.
— А как насчет твоего отца? — спросила Амалия.
— Он лишь хозяин моей жизни, и без его дозволения я не смогу служить королю Людовику... Но с того момента, как я родился, он не слишком охотно демонстрировал свои отцовские чувства. Я могу восхищаться им, но не уверен, что люблю...
— А как же твоя дражайшая супруга, — едва заметно улыбаясь, произнесла Аврора. — Ты ведь еще не забыл ее?
— Вы правы. Я слишком хорошо ее помню, и больше всего на свете хочу развода. А вы, кстати, обещали мне проследить за тем, чтобы он не заставил себя ждать. Так где сейчас моя жена?
— У себя, в Шёнбрунне, откуда, кстати, прекрасный Яго так и не уехал. Она уверена, что ты никогда не вернешься, так что поступает, как ей вздумается...
— Будет вести себя, как вздумается, как только перестанет быть графиней Саксонской. А король? Он в Варшаве?
— Нет, он сейчас в Дрездене! Король слишком любит этот город, который хорошеет день ото дня! Недавно закончилось строительство Цвингера, его новой резиденции. Теперь он проявляет интерес к мейсенскому фарфору. Сам Бётгер, открывший его состав, умер в прошлом году, всего-то в тридцать семь лет! Его здоровье пошатнулось после тринадцати лет заточения — по-другому это и не назовешь! — в своей подземной лаборатории...
Но Морица ничуть не волновала судьба этого гениального человека, раскрывшего секрет китайцев ради своего неблагодарного хозяина. То, что Август сейчас находился в Дрездене, было самой настоящей удачей — Дрезден гораздо ближе Варшавы!
Через несколько дней состоялась встреча отца и сына. К удивлению последнего, король внезапно выразил свою гордость, но его почему-то беспокоило желание графа уехать так далеко от него, матери и супруги. К тому же его нынешний статус предполагал образ жизни, который будет обходиться больше, чем в десять тысяч ливров.
Приятно удивленный этой внезапной отцовской заботой, Мориц убедил короля, что сведет свои затраты к минимуму. Он не будет просить средств у отца, за исключением самых крайних случаев. Что касается Авроры, она достаточно сильная женщина, чтобы не противиться той судьбе, которую избрал ее сын. И наконец, относительно жены — он хочет как можно скорее от нее избавиться, не желая больше, чтобы она позорила своим распутством его честное имя. Поэтому он написал Иоганне-Виктории длинное письмо, в котором подробно расписал свои претензии, но пообещал, что не будет обвинять ее ни в чем и даже возьмет всю вину на себя, если только она по доброй воле согласится на развод. Он считал это письмо лишь необходимой формальностью... Но, к своему удивлению, в скором времени он получил от нее ответ, полный раскаяния. Она признавала все свои ошибки, но в конце добавила, что «любой имеет право на ошибку, как и на раскаяние и еще один шанс». И заявила, что возвращается в Дрезден.
Едва увидев лицо жены, Мориц понял, что оставаться спокойным ему будет трудно. Она заявилась улыбающаяся, нарядная, кокетливая и уже тянула руки, чтобы обнять его...
— Зачем вы оставили меня так надолго, дорогой супруг? Разве вы не знаете, как нужны мне?
— Да неужели! — процедил Мориц, складывая руки на груди, чтобы избежать прикосновения, которого не хотел. — Знаете, в это как-то сложно поверить. Осмелюсь вам напомнить, что все это время вы позорили меня, так сказать, на глазах у всех, с этим вашим Яго.
— Не будьте так жестоки и постарайтесь меня понять. Одинокая, покинутая всеми, без семьи — я так нуждалась в дружеском плече, в чьей-то поддержке, в родной душе, которой смогу излить свое горе...
И тут она внезапно расплакалась.
— И, что бы там ни говорили злые языки, Яго был для меня прежде всего другом и братом, который помог мне чувствовать себя менее одинокой...
— Одинокой? У вас полдюжины служанок, с которыми можно поболтать!
— Не говорите глупостей! Они никогда не смогут заменить любовь мужчины!
— И для этого у вас был Яго.
Она умоляюще посмотрела на Морица:
— Я этого и не отрицаю. Он любит меня, возможно, даже сильнее, чем ему кажется... И я признаю, что однажды, лишь однажды поддалась этой любви. Но я быстро опомнилась!
— И вы пытаетесь заставить меня поверить в эту чушь? Ни я, ни те, кто видел вас вдвоем в Лейпциге, у вас и в других местах, никогда этому не поверят!
Она опустила глаза, хлюпнула носом, изобразила несчастное лицо и продолжила хныкать: