Сын Авроры
Шрифт:
Сейчас Мориц, чистый, побритый, в кафтане, найденном в дорожной сумке, и безукоризненно начищенных сапогах, обосновался в кабинете Генриха-Фридриха, пытаясь прийти в себя. С тех пор как он бежал с острова, у него на сердце лежал тяжелый груз гнева и разочарований, которым он теперь мог поделиться со своим родственником, известным своей мудростью и надежностью [85] .
Фризен сидел за столом, с невозмутимым видом сложив руки на внушительных размеров животе, и молча слушал, ожидая, когда его собеседник успокоится. Когда Мориц, закончив изливать желчь, закурил свою глиняную трубку, он понял, что пришел его черед говорить:
85
Генрих-Фридрих фон Фризен (1681—1739) — был женат на Августе-Констанции фон Коссель, незаконнорожденной дочери короля Августа II Сильного. Соответственно, он был мужем единокровной сестры Морица Саксонского.
— Ты и политика — плохая пара. Но ты и король — очень похожи.
— Ты хочешь сказать, что мой отец тоже ничего не смыслит в политических делах? — уточнил Мориц, сплевывая щепотку табака.
— Дело не в этом. Просто все, что не касается его личных амбиций, которые, как я считаю, вполне удовлетворены, он перекладывает на Флеминга. Зато, благодаря этому, он и может позволить себе быть покровителем искусств, великим меценатом. Похоже, что он собирается превратить Дрезден в жемчужину всей Центральной Европы.
— Я мог бы заниматься тем же, если бы имел на это средства, но я беден, как церковная мышь...
— Давай разбираться с вопросами по очереди, раз тебе так хочется. Остановимся на твоем отце. Ты прекрасно знаешь, что сохранить польский престол он сможет лишь с помощью России. В этой части мира именно она всем заправляет. И не забывай, что он запретил тебе занимать Курляндию, но ты его ослушался...
— Но тогда ты не был против.
— Не спорю. Но разве я мог вообразить, что ты испортишь дело с Анной Иоанновной? Она была готова выйти за тебя, вопреки воле Санкт-Петербурга, и ясно дала тебе это понять. А что сделал ты?
Ничего не ответив, Мориц вытряхнул пепел в зольник фаянсовой печи, занимавшей угол комнаты, и принялся чистить трубку, бормоча что-то нечленораздельное.
— Это все, что ты можешь сказать?
— Ты уже видел герцогиню Курляндскую?
— Нет. А что?
— Ты бы меня лучше понял! Ни один нормальный мужчина не сможет быть с такой женщиной без того, чтобы... немного не освежать чувства на стороне. Хотя бы время от времени.
— Есть грань между тем, чтобы освежить чувства и завести любовную связь. Ты мог бы и подождать до свадьбы. Кстати, у вас... ничего не было?
— Она не выразила к этому ни малейшего интереса. И, должен сказать, у нее есть любовник! Эдакий конюх, здоровенный, как дом, и противный, как стригущий лишай. Впрочем, ее можно понять — она ведь шестнадцать лет вдовствовала.
Генрих-Фридрих рассмеялся:
— И правда, должно быть, ей захотелось чего-то новенького. И не говори мне, что ты ей не понравился. Ты мне писал совсем противоположное. И что?
Отвечай, черт побери! Слова из тебя не вытянешь. Ты ведь за ней немного приударил?
— Я берег себя для первой брачной ночи, — прорычал Мориц. — Знаешь, тут нужна была долгая психологическая подготовка: эта женщина жирна, как свинья, и воняет, как прогорклое масло.
— Корона того стоит! Кстати говоря, ты еще мог бы жениться на дочери Петра Великого. Елизавета Петровна довольно красива, как уверяют.
— А еще говорят, что она довольно странноватая. К тому же, что даст мне этот брак? Она далеко не первая в списке престолонаследия.
— Тем не менее она заинтересована в тебе. Ведь тебя даже пригласили познакомиться с ней. Лефорт написал мне об этом.
— Неужели? Покажи-ка мне его письмо!
— Ты что, больше мне не доверяешь? — улыбнулся Фризен.
— Доверяю, но хочу знать, что ему нужно на самом деле. Я тут узнал, что письма можно читать по-разному. В частности, можно читать между строк. Так что дай мне это письмо. Я кое-что подозреваю, тем более что ты не хочешь, чтобы я его прочитал...
— Мориц, да это же смешно! Поверь мне. Изысканным стиль Лефорта не назовешь, но он говорит...
— Он говорит так, как есть! Дай мне письмо, или я уйду, и ты никогда меня больше не увидишь!
— Что ж, чему быть, того не миновать, — вздохнул Фризен, выдвигая ящик стола и доставая оттуда то самое письмо.
Оно было довольно кратким. Посол Саксонии писал, что «княгиня Елизавета не намерена иметь никаких дел с посредниками прежде, чем увидит того, кому суждено ею обладать. Она хочет увидеть «товар»...»
Мориц расхохотался и вернул письмо своему родственнику.
— Эти русские так самоуверены! Заметь, было бы забавно проучить ее, но я решительно отвечаю «нет»! И слышать больше ничего не хочу о женитьбе! Во Франции меня ждет молодая, красивая, щедрая и любящая женщина, которая продала свои драгоценности ради того, чтобы мне помочь. Вот ее я и хочу увидеть вновь. И никого другого, и уж точно не эту дикарку.
Это было чистой правдой. С тех пор как, покинув свой остров, расположенный на другом конце мира, он с таким трудом возвращался назад, к цивилизации, и лишь мысли об Адриенне поддерживали его. Закрывая глаза, он возвращался в эту ароматную, обволакивающую тишиной комнату, где за невесомыми покровами широкой кровати ждала его удивительнейшая женщина, пленившая его разум и сердце. О да, увидеть ее снова, и видеть как можно чаще, утешить ее, убедить, повторять ей еще и еще, что он любит лишь ее одну! Письма Адриенны, обернутые в клеенчатую материю, были единственным сокровищем, которое он взял с собой, оправляясь в путь по холодному Балтийскому морю. Куда меньше ему хотелось увидеть отца, который едва ли его любил и для которого он был лишь пешкой на шахматной доске жизни, то и дело сотрясаемой разнообразными неурядицами, вызванными им самим и ненавистью Флеминга.
Для него все было решено. Во Франции его ждала не только Адриенна, но и полк. Отныне и впредь он будет служить юному королю Франции, и только ему. В конце концов, разве король не женат на полячке? К тому же по пути можно будет нанести визит матери, от которой давно не было новостей.
Погода стояла отвратительная — постоянные снежные бури, злые ветры и скользкие дороги. Морицу на какое-то время пришлось остановиться в Дрездене, у этого теплого очага, где все старались задержать его и убедить попытаться сблизиться с Августом II. Король пока еще находился в Варшаве, но должен был вернуться в Дрезден по случаю карнавала, его любимого праздника... Поэтому Мориц пребывал в хорошем настроении, а так как он был привязан к Констанции и любил теплую семейную атмосферу, которую она умела создать вокруг себя, примирение должно было непременно состояться.