Сын Авроры
Шрифт:
— Он все это знает о вас, и даже более, чем вы можете себе представить. Прежде всего, вы — сын курфюрста Саксонии, который, как он считает, вытеснил его деда силой, в то время как он был избран в короли Польским Сеймом и еще находился в море, чтобы приплыть в Польшу и получить свой трон. Нет, не спрашивайте меня! — настояла она, положив руку на руку своего спутника. — Мы запутаемся в лабиринтах политики, а у меня нет ни склонности, ни желания переписывать историю. Дела обстоят так, вот и все! Кроме того, Луи-Франсуа знает, что было время, когда о нас с вами шли разговоры. Кто его проинформировал, я не знаю, но было бы удивительно, если бы он об этом не услышал. Только он не уверен, что мы были любовниками, потому что для этого не было никаких доказательств. И поэтому я предпочла бы, чтобы вы вернули мне мой портрет. Если он узнает, что он у вас...
— Ну и что он сделает? Вызовет меня на дуэль? Но в этой игре я буду посильнее его.
— Что вы об этом знаете? Он очень умный... И он моложе, следовательно, он более подвижен!
Последовал раздраженный ответ.
— Вы принимаете меня за старика? — зарычал Мориц. — Я до сих пор прекрасно владею оружием и...
—Я в этом уверена. Я просто пытаюсь заставить вас понять его доводы, пусть плохие, не говоря уж о третьем обстоятельстве, питающем обиду моего сына...
— А что это за обстоятельство?
— Он думает, что вы как-то замешаны в смерти его отца.
— Я? — воскликнул пораженный граф. — Но с чего он это взял? И, кстати, когда ваш муж присоединился к своим предкам?
— Прошло уже... шестнадцать лет. Это случилось в 1727 году...
В ответ на это Мориц засмеялся:
— В то время, моя дорогая, я воевал в глубине Европы за Курляндское герцогство, которое мне сначала дали и которое потом у меня отобрали, хотя я и был избран единогласно! Смотрите... Мне пришла простая идея: как мой отец выудил Польшу из-под носа у покойного принца де Конти, вашего отчима! Это должно оправдать меня перед лицом вашего сына! Кроме того, я находился тогда у черта на куличках, и у меня там имелись другие дела, поважнее, чем избавление от вашего неприятного мужа!...
— Не смейтесь! Луи-Франсуа далеко не глуп... И он утверждает, что вы той весной приезжали на несколько дней в Париж.
— Ерунда! Что я там делал бы, мой бог! Мне хватало того, что я и так увяз в политическом болоте, я в нем просто застрял... И, кстати, от чего умер его отец?
— Я не знаю. Он находился в своем замке л'Иль-Адам, где, как обычно, занимался тем, что терроризировал служанок, а потом мне вдруг доложили о его смерти... Накануне он слишком много ел и пил. Камердинер обнаружил его утром в постели безжизненным! После этого заговорили о яде. Слава богу, я была слишком далеко, иначе мне наверняка предъявили бы обвинение.
— Когда человек умирает от обжорства, я не вижу, почему нужно обвинять в этом кого-то другого, кроме него самого [93] .
— Согласна. Однако будьте осторожны!
Сказав это, мадам укуталась в свои меха и закрыла глаза, словно уступая внезапному желанию уснуть. Мориц не сразу заметил это, он был занят тем, что пытался вспомнить молодого де Конти, которого он имел возможность наблюдать во время военного совета в палатке маршала де Белль-Иля. Он вспомнил свое удивление, когда маркиз де Блиньи представил ему молодого человека двадцати пяти лет, с красивым высокомерным лицом и наглым, слегка даже начальственным тоном. Он был прямой, как палка, и это было удивительно, ведь его отец, дед и двоюродный дед — все трое были горбунами со скрюченными и уродливыми телами.
93
На самом деле Луи-Арман де Бурбон (он же принц де Конти) умер 4 мая 1727 г. в возрасте всего 31 года от воспаления легких, попросив перед смертью, чтобы жена простила его за то, как он с ней обращался.
— Странно, что у него такая фигура! Хотя, конечно, принцесса, его мать, достаточно красива и обладает великолепной статью, чтобы преодолеть даже самые страшные проклятия, наложенные на мужчин этого рода!
— Да нет тут никакого чуда, — прошептал тогда де Блиньи. — Вы знаете маркиза де Ля Фара?
— Слышал это имя, но при каких обстоятельствах, не могу вспомнить!
— Жаль, а то бы вы все сразу поняли! Это один из красивейших людей при дворе...
— Он его отец?
— Это можно было бы утверждать с определенной точностью, и я не думаю, что мальчик не был более или менее информирован по этому вопросу. Но он так яростно защищает память о своем официальном родителе! Что, впрочем, вполне понятно: Конти был чудовищем, но принцем крови! А это важно, когда имеешь такой характер... С этой точки зрения, он делает все возможное, чтобы на него походить, И его бедная жена кое-что об этом знала!
— То есть он женат?
— И даже уже успел стать вдовцом! Он женился на дочери регента, прекрасной Луизе-Диане Орлеанской, которой не было и пятнадцати. Она умерла через пять лет, произведя на свет мертворожденного ребенка, совершенно измученная целой серией выкидышей... А возможно, это случилось от плохого обращения.
Глядя на Луизу-Елизавету, которая в конце концов все-таки заснула, Мориц Саксонский испытал чувство жалости к этой женщине, все еще прекрасной, которой удалось спастись из семейного ада без видимых потерь, но ставшей матерью такого красивого молодого человека с холодными глазами. При его великолепных внешних данных он вел себя так, что был похож на отвратительного гнома!
Когда они миновали границу Парижа, карета остановилась, и лакей, сидевший рядом с кучером, спросил о дальнейших указаниях. Принцесса, взглянув на своего спутника, ответила, что нужно следовать к особняку Конти, и упряжка вновь двинулась в путь.
— Высадите меня у моего дома? — спросил Мориц.
— Вы так торопитесь вернуться? Но мы могли бы поужинать, как раньше... И без опасения, что нас неожиданно прервут.
Ее улыбка и блеск в глазах сделали все, чтобы Мориц не смог устоять: он протянул к Луизе-Елизавете руки и нежно обнял свою спутницу. Прижавшись к нему губами, она прошептала:
— Но... Вы не ожидали?
— Нет, — солгал он. — Но я надеялся...
К сожалению, продолжения не последовало. Когда они подъехали к особняку Конти, кучер остановил лошадей и сам склонился к окну кареты. Это был старый и верный слуга, который следовал за Луизой-Елизаветой с момента ее ранней юности в Шантийи.
— Ну, Пуатвен, что там такое?
— Карета монсеньора принца! — ответил тот, указывая кнутом на дорожную карету с зажженными фонарями, перед которой открылись ворота.
По встревоженному взгляду Луизы-Елизаветы Мориц понял, что путешествие в страну воспоминаний закончилось.
— Мой дом в двух шагах от вас, — сказал он, целуя ее руку. — Просто скажите, когда я вновь смогу увидеть вас.
— Боюсь, не в ближайшее время. Ля Турнелль завтра будет получать титул герцогини де Шатору, но я не хочу при этом присутствовать. Она ненавидит меня, и я возвращаю ей это же сторицей. А с весны я буду в своих владениях на Луаре...
— Это приглашение?
— Это... обещание хорошо принять вас, если вы туда доберетесь. Я так и не смогла вас забыть, друг мой...