Сын епископа
Шрифт:
За хором двигался еще один кадильщик, после него — несколько епископов, участвующих в церемонии; перед каждым плыл его епископский посох, и за каждым следовало два мальчика со свечами. Дугал не смог опознать ни одного из епископов, предшествовавших Джедаилу, но ему уже говорили, что один из них — епископ Колдер, брат его матери и, таким образом, еще один его дядя. Такого он не ожидал.
Однако прелатов, эскортирующих нового без пяти минут епископа, он узнал без труда: вероломный Креода, на которого Келсон полагался, и Белден из Эрне, моложавый епископ Кешиенский, уроженец юга. Его легко было отличить по гербу на спине белого одеяния. Вряд ли Келсон ожидал от него предательства больше, чем от Креоды и прочих.
И сам Джедаил, недавно —
Но, быть может, Бог еще сокрушит его за подобное нечестие. Дугал страстно желал этого. А если не Джедаила, то, несомненно, бесстыдного Лориса, шествующего следом в полном облачении, на которое он не имеет права, в драгоценной митре, сверкающей, словно корона, над роскошной ризой из драгоценной парчи. Ему предшествовали служки, несущие свечи и его посох, а по пятам брел Истелин, тяжко опирающийся о плечи двух дьяконов, которых Дугал сегодня уже видел. Похоже, Истелин еще кое-как шел сам, но его полуприкрытые глаза были пусты; Дугал заподозрил, что он погрузится в дремоту, несмотря на любые свои намерения, как только его усадят на место… И, наконец, позади всех шел коварный Горони.
Дугал никогда прежде не видал подобного обряда, поэтому не определил наверняка, когда простая месса, которую он знал, перешла в церемонию посвящения. Трудно было следить за действиями дюжины священников, ибо юный горец привык наблюдать только за одним; а еще недавно знакомые слова звучали странно и непривычно, когда их выводил полный хор. С помощью намеков окружающих, он вставал и преклонял колена, когда требовалось, глотая отвращение и гнев, когда вероломные епископы собрались перед престолом, который Лорис не имел никакого права занимать, и вот этот главный изменник прочел краткое наставление касательно обязанностей епископа. Затем Джедаила поставили перед Лорисом, чтобы он ответил на положенные вопросы.
— Дорогой возлюбленный брат, — торжественно протянул Лорис, — древний обычай предписывает, чтобы посвящаемого в епископы вопрошали перед народом об их решимости держаться истинной веры и неуклонно выполнять свой долг. Поэтому я вопрошаю тебя, Джедаил из Меары, решился ли ты милостию Святого Духа исполнять до конца своих дней должность, препорученную нам апостолами, которая перейдет к тебе возложением наших рук?
— Да, решился, — отвечал Джедаил.
Ритуальный диалог шел дальше, но Дугал не в состоянии был слушать внимательно. Какие бы обещания ни дал Джедаил в подобных обстоятельствах, и сколь ни был бы он благочестив до начала заговора Лориса, Дугал не сомневался, как не сомневался и в своей простой вере, что Джедаил Меарский будет осужден за участие в этой насмешке над священным обрядом. Почему Бог не поражает его насмерть? Или нет правосудия даже в самом Доме Господнем?
Он немало боялся и за Истелина, хотя в этом случае его куда больше заботило тело, нежели душа. Он не мог не восхищаться отвагой этого человека, принужденного телесно присутствовать при этом святотатстве, но неколебимом в своей решимости не поддерживать его сердцем… а вот он, Дугал, из другого теста, погрубее. Он призадумался, а не выбрал ли он более легкий путь, прикинувшись, будто он заодно с теми, кто заведомо не прав, и нет ли истины в словах Истелина, что Дугал покрыл себя позором, уже теперь зайдя достаточно далеко. И докуда он намерен идти впредь, если представится возможность…
— Возлюбленные
Дугал преклонил колена вместе с прочими, наблюдая, как клятвопреступник Джедаил простирается перед алтарем, в то время как остальные епископы стоят вокруг коленопреклоненные, и даже Истелина подтолкнули на колени близ его епископского сиденья. Хор запел Kyrie, гимн, который Дугал узнал даже в этой приукрашенной форме, затем ловко перешел на литанию ангелам и святым, призываемым благословить посвящаемого.
Sancta Maria…Ora pro nobis.Sancte Michael…Ora pro nobis.Sancte Gabriel…Ora pro nobis.Sancte Raphael…Ora pro nobis.Sancte Uriel…Ora pro nobis.Omnes sancti Angeli et ArchangeliOrate pro nobis.Литания все продолжалась, каденции притупляли чувства, и Дугал вернулся мыслями к своей дилемме. Хотя он и пообещал, что не попытается бежать, его долг перед Келсоном повелевал иначе, несмотря на страшные слова, которые заставил его произнести Лорис перед святой реликвией. Он понимал, почему Истелин осуждает его и считает клятву клятвой, независимо от обстоятельств, при которых она дана… Возможно, он прав. Возможно, любые уступки злу немыслимы. Но все же Дугалу казалось, что куда большее зло будет, если Келсон не узнает о том, что происходило здесь нынче, и это перевешивает тонкость любых соображений. Если можно бежать, это его долг, невзирая на страшную клятву. Если все удастся, будет предостаточно времени добиться отпущения грехов. Но он не предаст брата.
Все более раздраженный и негодующий, он наблюдал, как изменники-епископы совершают обряд посвящения Джедаила: возложение рук, помазание священным елеем, вручение кольца, митры и посоха, принесение в дар евхаристического хлеба и вина его семьей: Кэйтрин, Сикардом и их отпрысками. Хотя бы Дугала не пригласили в этом участвовать.
Но ожидалось все-таки, что он подойдет и примет причастие в числе прочих после того, как новый епископ посвятит дьякона и вместе с новыми собратьями отслужит мессу. Он был избавлен от получения святого причастия от Джедаила только для того, чтобы сам Лорис положил освященную облатку ему на язык. Дугал изо всех сил старался не подавиться, когда возвращался на свое место, сложив ладони и опустив глаза, проклиная лицемерие, свое и чужое, в этой игре, в которую другие играли всерьез, а он притворно. Он молился, как не молился никогда прежде, чтобы Господь простил ему принятие причастия с таким грузом на сердце, ожесточенном против вероломного Лориса.
Последние отголоски торжественного Те Deum выплеснулись за ними на паперть, когда все кончилось.
Окруженный старшим духовенством и своими родными, новый епископ задержался на ступенях собора, чтобы даровать свое первое епископское благословение. Дугал также двигался близ епископа, по причине своего родства с Сикардом, но, кажется, бдительность надзирателей ослабела среди всеобщего воодушевления, и он воспользовался возможностью отступить и раствориться среди наименее значительных спутников этой семьи. В ветре угадывался привкус близящейся бури, и он натянул отороченный мехом капюшон плаща, принявшись небрежно оглядывать соборную площадь и прикидываясь, будто вовсю наслаждается свежим воздухом. Не считая прогулки до собора, состоявшейся несколько ранее, он не бывал на улице с самого прибытия в город.