Сын епископа
Шрифт:
Наверное, это было неплохо, ибо и Келсон и Морган почти каждый час, когда бодрствовали, отдавали того или иного рода совещаниям, сперва обсуждая текст высочайшего ответа Кэйтрин и Лорису, а затем в тесном кругу с Нигелем и другими военными предводителями готовили письменные призывы, которые предстояло разослать всем верным вассалам короля, если зачинщиков мятежа не удастся добром уговорить оставить опасную затею. Дункан, как и следовало ожидать, был по горло занят приготовлениями к своему скорому посвящению. Даже Морган почти не видел его в эти два дня.
Однако утро третьего дня ознаменовалось временной
— Дункан? — окликнул он, едва удалил впустившего его дьякона, и оглядывая комнату.
— Я здесь, — раздался приглушенный ответ.
В теле, как и в голосе, угадывалась дрожь, когда хозяин показался из-за тяжкого занавеса, отгораживавшего небольшую молельню. Свежевыбритый и подстриженный, он был облачен в положенные священнику стихарь, паллий и епитрахиль с крестами поверх пурпурной ризы, не хватало только белой мантии, чтобы завершить его облачение для процессии, до которой оставалось менее часа, и она тоже была под рукой; но лицо Дункана выражало отнюдь не безмятежность и спокойствие, с которыми ему следовало бы ожидать возведения в епископы. Он отводил глаза, топчась спиной к занавесу и пытаясь чуть больше открыть его, и ощутимо содрогнулся, чуть только Морган скользнул внутрь мимо него.
— Что-то неладно? — прошептал ошеломленный Морган.
Дункан покачал головой, и голос его прозвучал почти неразличимо, когда он ответил:
— Не хотелось беспокоить тебя, Аларик. Боюсь… Я взял на себя больше, чем мне представлялось. Я думал, что сам справлюсь, но заблуждался. Далее молиться не могу.
— Да что ты несешь? — поразился Морган. Он положил руки на плечи кузену и попытался побудить его поднять глаза. — Взгляни на меня! Разве это не то, чего ты хочешь? Ты вот-вот станешь епископом, первым известным деринийским епископом за… за сколько? Двести лет, что ли? Да что с тобой?
Дункан не поднимал головы и отвернул ее в сторону.
— Не думаю, что я могу заплатить должную цену, Аларик, — прошептал он. — Именно потому, что я Дерини, это так сложно, понимаешь? Когда мне на палец наденут это кольцо, как я могу надеяться стать достойным его?
И лишь когда он невидяще махнул рукой в сторону алтаря позади себя, Морган увидел деревянный ящичек, стоящий у подножия распятия. Морган решил, что понимает, чем так встревожен Дункан.
— Боже правый, не говори мне, что у тебя все еще палец Истелина! — пробормотал он, торопливо пересекая пространство и подхватывая коробочку, прежде чем Дункан успел его остановить. — Какая дикая чепуха! Он бы отчитал тебя как следует, если бы знал, что ты себя так ведешь!
— Если он еще жив, — Дункан
— А если ты не примешь посвящения, думаешь, это сохранит ему жизнь? — возразил Морган. — Сам знаешь, что нет. Что до гонцов, боюсь, я был бы даже рад, если бы нам вручили голову.
— Что?
— Это хотя бы означало, что Лорис уже ничего больше с ним не сделает. Ведь ты не думаешь, что Лорис согласится оставить его в живых, а? Он достаточно далеко зашел и не отступит.
Дункан закусил губу и тяжело вздохнул.
— Ты прав. Я знаю, что ты прав. Полагаю, именно поэтому я сразу попросил кольцо Истелина. Я знал, что он никогда больше его не наденет. Но три дня назад все было по-другому. И теперь взять кольцо с руки мученика кажется… ну, дерзостью, если не сказать больше.
— Никакой тут нет дерзости. Это дань уважения отважному человеку, который не покорился врагу.
Дункан не ответил, и тогда Морган открыл ящичек и достал кольцо, тщательно избегая соприкосновения со сморщившимся пальцем Истелина. Ему показалось, будто от золота покалывает, когда он сомкнул ладонь, и это подтвердило его догадки о причинах страха Дункана — и что со страхом этим следует справиться, прежде чем Дункан отправится в собор. Поджав губы, Морган закрыл ящичек и осторожно поставил его обратно на алтарь.
— Я знаю, что тебя гложет, как знаю и многое другое о тебе, — сказал он после недолгого молчания.
— Не знаешь.
— Дункан, я не могу не знать. И ты тоже. Мы Дерини. Я просто подержал его, и этого достаточно, чтобы я почувствовал: это не просто кольцо.
— Разумеется, нет. Это кольцо епископа.
— И это кольцо Истелина, взятое у него самым грубым образом, — добавил Морган. — И в нем осталась некая сила, связанная с этим. И тебе предстоит столкнуться с ней — если не сейчас, то немного позднее, перед всеми, кто явится в собор, когда ты будешь куда более уязвимым, чем теперь.
— Я подниму щиты, — прошептал Дункан.
— Ты именно так решил пройти посвящение в епископы? — спокойно спросил Морган. — Ты помнишь, как принимал священство… Уж я-то, видит Бог, никогда не забуду. И ты действительно хочешь напрочь отгородиться от этого рода магии, Дункан?
Он следил, как дернулась голова с тонзурой, как напряглись облаченные в белое плечи, хотя Дункан не повернулся к нему.
— Это как раз то, что тебе нужно сделать, сам знаешь, — продолжал Морган. — И не думаю, что ты действительно этого хочешь. Дай мне руку, и покончим с этим.
Дункан медленно и неуклюже повернулся, лицо его было таким же белым, как одеяние, все чувства загнаны вглубь, разве что по светлым голубым глазам видно было, как борются за первенство страх и благоразумие. Когда последнее, наконец, победило, Дункан испустил долго таимый вздох, и немедленно глаза, которые встретились со взглядом Моргана, стали подлинным зеркалом души, которую Дункан все-таки открыл человеку, ближе которого у него не было.
— Ты прав, — прошептал он. — Если я с этим не слажу, я не епископ и не истинный Дерини. Но побудь со мной.