Сын Красного Корсара. Последние флибустьеры
Шрифт:
– У вас есть знакомые на Тортуге?
– Очень много, сеньор граф.
– Когда вы там были?
– Всего три месяца назад.
– Гронье и Дэвид все еще там? У меня рекомендательные письма к ним и к Тасли. Это самые известные флибустьеры в наши дни. Не так ли?
– Да, сеньор граф, но вам придется поторопиться, чтобы вручить их.
– Почему?
– Потому что они в данный момент действуют на континенте, точнее – на Панамском перешейке, на тихоокеанском побережье. Последние известия от них принесли флибустьеры с острова Сан-Хуан.
– Стало быть, я должен пересечь перешеек, чтобы найти их? – спросил сеньор ди Вентимилья, казалось не слишком обрадованный этим известием.
– Капитан, – вмешался Мендоса, которого насторожило дурное настроение корсара, – Пуэбло-Вейо находится на континенте, и мы не можем подойти к нему на нашем фрегате. Мы посетим этот чудный городок, чтобы пожать руку маркизу де Монтелимару, а потом отправимся разыскивать знаменитых флибустьеров, без которых ничего не сможем делать.
– Ты, как всегда, прав, дружище, – согласился граф, немного успокаиваясь.
– Вот моя хижина, – сказал буканьер, и в тот же момент собаки с радостным лаем бросились вперед.
Под группой великолепных высоких пальм из пальмовой поросли показалось жалкое жилище, построенное из плохо переплетенных веток и нескольких жердей; поверх каркаса были набросаны шкуры, которым полагалось защищать хозяина и его слугу от ливней, время от времени обрушивавшихся с неслыханной силой на остров.
В нескольких метрах, под навесом, помещалась кухня, состоявшая из трех или четырех камней, служивших камином, пары вертелов и глиняного кувшина с водой.
Вокруг сушились бычьи шкуры, хранилось вяленое и копченое мясо, прикрытое огромными банановыми листьями.
– Вот мой дворец! – рассмеялся буканьер. – Здесь многое надо бы починить, да у меня все не находится времени стать дровосеком. Входите, сеньор граф.
Внутри лачуга выглядела не лучше, чем снаружи. Охапка сухих листьев служила постелью – это была единственная мебель охотника, который когда-то, возможно, жил в изысканной роскоши в столице Франции.
К столбам были подвешены огромные ножи, перепачканные кровью по самую рукоятку, гигантские бычьи рога, наполненные, видимо, порохом, кожаные мешочки с пулями и тыквы, служившие бутылками.
– Индейское жилище! – определил граф.
– Хуже, сеньор! – ответил буканьер. – Эти дикари умеют строить хижины куда удобнее нашей… Располагайтесь, сеньоры, а я приготовлю для вас завтрак. Вот и мой помощник с припасами.
Перепачканный кровью с головы до ног юноша шел с трудом, неся на плечах большие куски мяса, вырезанные из бычьей туши, и восхитительный на вид язык.
– Быстрей, Корталь, – резко бросил буканьер. – У нас гости, им надо предложить великолепное жаркое из языка. У нас осталась со вчерашнего холодная свинина?
– Да, – ответил юноша. – А бычья шкура?
– Заберешь ее позже. Никто ее не унесет.
Новобранец бросил мясо в траву, мельком взглянул на гостей, дотронулся окровавленной правой рукой до своей выгоревшей и продырявленной в десятке мест шляпы, потом разжег огонь, в то время как хозяин готовил язык и нанизывал его на вертел.
– Нисколько не завидую жизни этого бедного паренька, – проговорил гасконец, указывая на новобранца. – А ведь и он, возможно, когда-то принадлежал к добропорядочному семейству.
– Сколько времени длится обучение? – спросил граф.
– Обычно три года, – сказал Мендоса. – Потом новобранцы переходят в буканьеры. Но три года продолжаются страдания, с парнями обращаются как с рабами, их не минуют ни побои, ни мучения всякого рода. В повседневной жизни буканьеров вечно сопровождает кровь, поэтому они быстро черствеют: убить что быка, что человека – для них одно и то же. В них есть только одно ценное качество: они честны и гостеприимны.
– А разве новобранец, когда он перейдет в буканьеры, не станет лучше обращаться со своим помощником?
– Дело так обстоит, капитан, – ответил Мендоса, – что они очень хотят выместить на новичке все побои, полученные ими в годы рабства, и все вынесенные мучения.
Пока они так беседовали, Буттафуоко и его слуга в четыре руки готовили обед, правда очень обильный, но и очень простой, потому что состоял он только из куска холодной свинины, плохо прожаренного бычьего языка и пальмовых завязей, которые отчасти заменяли отсутствующий хлеб. Бедным охотникам очень редко удавалось получить немного зерна, и этот день становился для них праздником. Жаркое вскоре было готово; помощник подал его на листе банана вместе с парой огромных костей, загодя перерубленных, чтобы удобнее было высасывать сырой и еще теплый мозг.
– Сожалею, сеньор граф, что не могу предложить больше, – сказал Буттафуоко, старавшийся быть любезным. – Владей я своим старым замком в Нормандии, не так бы принял племянника великого Черного Корсара… Ба! – добавил он, сморщив лоб, и глубокое чувство вырисовалось на его загорелом лице. – Не стоит пробуждать столь далеких воспоминаний. Прошлое для меня умерло, после того как я пересек экватор… Ешьте, господа!
Он разрезал огромным ножом язык и свинину, рассек на несколько кусков пальмовые завязи – и все это с какой-то злобой, выдававшей глубокую взволнованность, потом жестом показал гостям, что можно начинать трапезу.
Ели молча. Граф время от времени поглядывал на буканьера, а тот, видимо, боялся, что гость разгадает его волнение, торопился опустить взгляд или отворачивался, притворяясь, что надо отдать какие-то распоряжения помощнику.
Когда обед закончился, Буттафуоко предложил гостям толстенные сигары, свернутые им самим из табака, видимо украденного с испанских плантаций; потом он обратился к Корталю, трапезничавшему на свежем воздухе, возле очага:
– Дай-ка, дружище, почетную фляжку: в нашем кругу находится граф.