Сын Нептуна
Шрифт:
Дом задрожал. Снаружи в воздухе взорвался огненный шар, залив всю комнату ослепительным светом.
— Великаны начинают проявлять нетерпение, — констатировала бабушка. — Мы должны поспешить. Теперь насчет твоих способностей. Я надеюсь, ты уже сообразил, что к чему?
— Ммм…
Бабушка пробормотала — словно из пулемета выстрелила — проклятия на китайском.
— Боги твоих предков, мальчик! Неужели ты ничему не научился?
— Научился! — Фрэнк неуверенно передал бабушке подробности его разговора с Марсом, но с бабушкой он был намного косноязычнее, чем в разговоре с богом. — Дар
Бабушка неохотно кивнула.
— Он был внуком Посейдона, но, в общем, верно. И как же твой блестящий интеллект постиг это?
— Ясновидец в Портленде… он говорил что-то про моего прадедушку Шень Луня. Ясновидец сказал, что прадедушка был обвинен в землетрясении тысяча девятьсот шестого года, которое разрушило Сан-Франциско и прежнее место, где был лагерь Юпитера.
— Продолжай.
— В лагере говорили, что потомок Нептуна вызвал катастрофу. Нептун — бог землетрясений. Но… но я не думаю, что это и вправду дело рук прадедушки. Вызывать землетрясения — это не наш дар.
— Верно, — подтвердила бабушка. — Но вину и в самом деле возложили на него. Как потомок Нептуна он не пользовался любовью. А еще он не пользовался любовью, потому что его истинный дар был гораздо более странным, чем вызывать землетрясения. К тому же его не любили потому, что он был китайцем. Никогда прежде китайский мальчик не утверждал, что в его жилах течет римская кровь. Отвратительная правда, но отрицать ее бессмысленно. Он был ложно обвинен и изгнан с позором.
— Значит… если он не сделал ничего плохого… почему ты сказала мне, что я должен за него извиниться?
— Потому что лучше извиниться за то, что ты не сделал, чем умереть за это! — Щеки бабушки зарделись. — Они вполне могли возложить вину и на тебя. Я не знала, избавились ли римляне от прежних предрассудков.
Фрэнк доел завтрак и задумался. На улицах и в школе его иногда дразнили, но нечасто. А в лагере Юпитера — никогда. Никто в лагере не высмеивал его за то, что он азиат. Никого это не волновало. Если над ним и смеялись, то потому, что он такой неповоротливый и медлительный. Он не мог представить себе, что чувствовал его прадедушка, когда его обвинили в уничтожении всего лагеря и изгнали из легиона за то, чего он не совершал.
— А наш настоящий дар? — спросила бабушка. — Ты, по крайней мере, понял, в чем он состоит?
В мозгах Фрэнка крутились старые истории, которые рассказывала ему бабушка. «Сражался, как рой пчел. Он был сильнейшим из всех драконов». Он вспомнил, как мама мгновенно появилась во дворе, словно слетела с чердака, когда маленький Фрэнк повстречался с медведицей гризли.
— «Ты можешь быть кем угодно…» Вот что мне всегда говорила мама, — сказал наконец Фрэнк.
Бабушка глубоко вздохнула.
— Наконец-то ты произнес что-то разумное. Да, Фай Чжан. Твоя мать не просто хотела повысить твою самооценку. Она говорила тебе правду в буквальном смысле.
— Но…
Еще один взрыв сотряс дом. С потолка посыпалась штукатурка. Но Фрэнк был так заворожен, что даже не заметил этого.
— Кем угодно?
— Ну, с ограничениями, конечно. Живым существом. Лучше если ты будешь
Снаружи до них донеслись радостные крики лестригонов. Кто-то прокричал:
— Чжан! Чжан!
— Ну, ты должен идти, глупый мальчишка, — сказала бабушка. — Наше время истекло.
— Но я… я не знаю, как пользоваться моим даром. Я никогда… я не умею…
— Сумеешь! — отрезала бабушка. — Иначе ты не доживешь до того дня, когда должен будешь исполнить свое предназначение. Не нравится мне это пророчество семи, о котором говорил Марс. Семерка — несчастливое число у китайцев, число-призрак. Но с этим ничего нельзя поделать. А теперь ступай. Завтра вечером — Праздник Фортуны. Времени в обрез. Обо мне не беспокойся. Я умру, когда и как мне суждено. У меня нет намерений быть сожранной этими идиотскими великанами. Иди!
Фрэнк повернулся к двери. Сердце сдавило так, словно оно попало в соковыжималку. Но он поклонился, как подобает.
— Спасибо, бабушка. Тебе не будет стыдно за меня.
Она пробормотала что-то себе под нос. Фрэнку показалось, что бабушка сказала: «Уже не стыдно».
Он удивленно посмотрел на нее, но на ее лице тут же появилось сердитое выражение.
— Прекрати на меня пялиться, мальчик! Иди, прими душ и оденься! Причешись! Вижу тебя в последний раз, а ты с такими патлами!
Фрэнк пригладил волосы и снова поклонился.
Когда он в последний раз поглядел на бабушку, она смотрела в окно, словно думая о той жуткой нахлобучке, которую она устроит великанам, когда те войдут в дом.
XXXVI
Фрэнк
Фрэнк быстренько принял душ, надел то, что приготовила ему Хейзел — темно-зеленую рубашку, бежевые брюки, потом схватил свой запасной лук и колчан и бросился по лестнице на чердак.
На чердаке было полно оружия. Его семья собрала столько старинного вооружения, что можно было оснастить целую армию. На одной стене висело множество щитов, копий и колчанов со стрелами — ничуть не меньше, чем в арсенале лагеря Юпитера. У заднего окна стоял здоровенный арбалет, уже заряженный стрелами. У переднего окна располагалось нечто похожее на пулемет, а рядом с ним — несколько бочонков.
— Гранатомет? — вслух спросил он.
— Нет-нет, — сказал голос из угла. — Картошка. Элла не любит картошку.
Гарпия соорудила себе гнездо между двумя старыми чемоданами. Она сидела на горке китайских свитков и читала сразу семь или восемь.
— Элла, а где остальные? — спросил Фрэнк.
— Крыша. — Гарпия посмотрела наверх и тут же вернулась к чтению, попеременно пощипывая свои перышки и переворачивая страницы. — Крыша. Следить за великанами. Элла не любит великанов. Картошка.