Сын
Шрифт:
Задремал я с первыми проблесками рассвета. Взошло солнце; я перевернулся на другой бок и опять уснул. Издалека донесся звук, которого я давным-давно не слышал; осознав, что это значит, я мгновенно подскочил и оделся.
Консуэла стояла на пороге гостиной, наблюдая за кем-то. Завидев меня, она тут же ускользнула, как будто я застал ее за чем-то недостойным.
Мария играла на рояле. Она, должно быть, расслышала мои шаги, потому что резко выпрямилась и чуть сбилась, но играть не прекратила. Волосы она распустила, обнажив шею; я запросто мог пересчитать позвонки. Не знаю, что она играла. Что-то старинное. Немецкое или русское. Я встал в нескольких шагах позади; она продолжала
— Мне готовить для нее завтрак? — Консуэла сверлила меня взглядом.
Я кивнул.
— Кофе есть?
— В кофеварке. Frio [104] .
Я все равно налил чашку.
Консуэла принялась нарезать нопаль [105] и заталкивать его в сэндвичи.
— Ваш отец в курсе?
— Скоро будет.
— Я должна относиться к ней как к гостье или…
— Именно так.
Не знаю, насколько хорошо она знала Гарсия. Но в любом случае Гарсия были богатыми, а Консуэла — служанка. Солнце уже давно встало, теплый воздух сквозь открытые окна заливал дом. Я на четыре часа опаздывал на работу. Я достал из ледника несколько кусков кабрито, завернул в салфетку вместе с тортильей.
104
Холодный (исп.).
105
Съедобный вид кактуса.
— Давайте разогрею, — предложила Консуэла.
— Я лучше пойду. Увидимся за ужином.
— Мне присматривать за ней?
— Нет. Просто подавай ей все, что попросит.
Вернулся я затемно, когда Консуэла уже должна была уйти. В кухне вкусно пахло, но посуда вымыта и убрана. Мария сидела за столом и читала. «Виргинец» Уистера.
— Тебе нравится? — спросил она.
— Неплохо.
— Сильный белый человек оказывается в диком краю и самоутверждается. Правда, ничего подобного не было.
Мы помолчали, сказать было нечего. Наконец я не выдержал:
— В то утро все произошло слишком быстро.
Она вновь раскрыла книгу.
— Думаю, нам лучше поговорить об этом.
— Для тебя, конечно, лучше. Ты же хочешь, чтобы тебя простили.
Ночной ветерок освежал комнаты. Где-то во тьме ухала сова, а издалека доносился грохот отцовской буровой.
— Утром я уйду. Прости, что вообще появилась здесь.
Мне сразу стало легче.
— Отлично, — сказал я.
Пролежал без сна несколько часов. Накликал беду, катаклизм, какого и вообразить не мог; все ломит, как у старика перед дождем. Хочу одного: чтобы она исчезла… сама мысль об этом помогает успокоиться. Все благородные устремления растворились без следа; когда нужна, доброта — субстанция столь же редкая, как маточное молочко. Кажется, что в любой момент дверь вышибут sediciosos, выволокут меня во двор и поставят к ближайшей стенке…
Но я вовсе не этого боюсь. Я помню Педро, помню, как сидел с ним на террасе. Ана принесла чай, Педро начал пить, но вдруг чай потек на рубашку, на колени. Оказывается, под подбородком у него дыра, которую я сразу не заметил. Следующая картина: я стою рядом с отцом и Финеасом, с одной стороны расстилаются ярко-зеленые пастбища, пахнет акацией, деревья вокруг усеяны золотистыми цветами. Прямо перед нами старый вяз… человек на лошади, на шее у него петля, все ждут от меня чего-то; это очень простое действие, но я не могу
Унижение от собственной слабости, зависть к Финеасу. И все равно я знал, что никогда не смог бы этого сделать, сколько бы попыток мне ни давали. Они старались закалить мой дух; все напрасно.
Я открыл глаза. Холодно. Ветер гуляет по дому, два или три часа ночи, поскрипывают ветряки, тявкают койоты. Вспомнил, как мечется кругами загнанный олень, подошел к окну, луна освещала наши земли миль на десять в округе. Все, что видно глазу, принадлежит нам.
Оделся и пошел в западное крыло, крадучись, словно на любовное свидание, хотя какой смысл… мы одни в доме. Изо рта у меня дурно пахнет, волосы засаленные, лицо неумытое, от тела несет застарелым потом, но я все шел и шел по коридору. Лазутчик в собственном доме. Мимо мраморных бюстов, рисунков античных руин… портрета моей матери, мимо комнаты Гленна, Пита-Младшего, комнаты Чарли… За одной из дверей шумел вентилятор. Я тихонько постучал.
И еще постучал, подождал, постучал в третий раз. И распахнул дверь. Кровать пуста, но простыни разбросаны, в комнате темно. Я подошел к окну. Она стояла на крыше террасы, на самом краешке.
— Уйди оттуда.
Она не шелохнулась. Ночную рубашку, наверное, одолжила Консуэла. Мелькнула мысль, что она ходит во сне.
— Иди сюда, — повторил я.
— Если ты собираешься убить меня… мне все равно, но миловаться с тобой я не намерена.
— Тебе лучше пожить пока здесь.
— Imposible [106] .
106
Невозможно (исп.).
— Оставайся, пока не окрепнешь.
Она протестующе помотала головой.
— Я просто хотел задержать тебя, пока ты не ушла. Только и всего.
— Чтобы ты мог совершить добрый поступок.
Покосившись на меня, она еще раз качнула головой. Она смотрела вдаль, в сторону своего дома. Я испугался, что она сейчас шагнет с крыши.
— Сегодня в кухне, — тихо проговорила она, — когда ты стоял спиной, я подумала, что могла бы запросто перерезать тебе горло. Прикидывала, сколько до тебя шагов и что я буду делать, если ты успеешь повернуться.
— Останься, — повторил я.
— Ты не знаешь, о чем просишь, Питер.
24 июня 1917 года
Новости-не-про-Гарсия: вакерос жалуются, что шум буровой погубит скотину. Говорят, в этом году не жди хорошего приплода, если коровы страдают от постоянного грохота.
Спросил у отца, на какую глубину они намерены бурить. До центра Земли — сказал он. Я поинтересовался, известно ли ему, что водоносные пласты здесь залегают неглубоко, а наша вода одна из лучших в Техасе, и если в воду попадет нефть, нам конец. Он сказал, что эти парни — специалисты в своем деле. Ну, те самые, что спят со свиньями.
Мы вступаем в эпоху, когда человеческое ухо прекратит различать звуки. Сегодня я почти не слышал буровой установки. Интересно, к чему еще я теперь глух?
Возвращаясь к ужину домой, я расслышал звуки рояля еще из-за дверей. Снял башмаки за порогом, очень тихо открыл и прикрыл за собой дверь, прокрался в гостиную и прилег на диван, наслаждаясь музыкой. Когда я открыл глаза, она стояла надо мной. На миг я увидел ее такой, какой она была десять лет назад, — круглое лицо, темные глаза. Перевел взгляд на руки. Пустые.