Сыночек в награду. Подари мне любовь

Лесневская Вероника

Ногтями впивается в мою кожу, и я сам убираю руки. Большим пальцем прокручиваю на безымянном обручалку. Не снимал ее ни разу за все годы, но именно в этот момент она огнем прожигает. До кости.

– Но вы правы, Ева. Я не должен был, – прячу ладони в карманы. – И этого больше не повторится.

Не повторится. И не потому что я не хочу. Я, наоборот, чувствую себя так, будто вот-вот рухну замертво, отключенный от системы жизнеобеспечения под названием «Ева».

Однако она не заслуживает всего того дерьма, которое сидит во мне.

Яркой, активной,

жизнерадостной, ей нечего делать в моем болоте. Она только вынырнула из одного. Не до конца, но… я помогу Еве избавиться от Меркунова.

На этом все.

– Надеюсь, Тимур Викторович, вы сдержите свое слово, – произносит дрожащим голосом. И бросает косые взгляды на мои руки в карманах.

– Мама, я замар-лался, – влетает в кабинет Владик. Протягивает жирные ладошки. – Идем помоем?

Ева меняется в лице, как по волшебству. Светлеет, теплеет. Лихорадочно стирает слезы. Мило улыбается, приседая к сыну.

– Поросенок, – ласково отчитывает его. – Ты по дороге что-то запачкал? – с едва заметной настороженностью кивает на дверь. Да все равно, даже если испачкал. Ребенок же.

Отмерев, я возвращаюсь к столу, нахожу салфетки в одном из ящиков. Протягиваю Еве. И она на автомате принимает. Дотрагивается случайно до моих пальцев, мельком скользит к безымянному. Отворачивается, направляя всю свою нежность на сына.

– Так, протерли немного. Давай под кран, – обхватывает крохотную ручку. Ведет Владика к выходу.

– С мылом, – важно поучает ее малыш. И я усмехаюсь, провожая их взглядом.

После хлопка закрытой двери мой кабинет опять погружается во тьму и холод. И только кольцо продолжает пылать. Задумчиво прокручиваю его на пальце, неторопливо приближаюсь к ящику с фотографией жены. Выдвинув, долго смотрю на перевернутую рамку.

– Ураганчик, стой, – из холла доносится мелодичный женский смех, чуть приглушенный, будто Ева намеренно сдерживает себя. А следом – топот детских ног.

– Мам, поймай, – разыгравшись, с придыханием вскрикивает Владик. – А к папе можно? – раздается у самой двери.

Громко. Звонко. Четко.

Хлестко, как выстрел. И так же смертельно.

Не списать на ошибку. И чертовски сложно игнорировать.

– Тш-ш-ш, – звучит испуганно. А потом шаги отдаляются.

От слабого, незаметного нажатия обручалка сползает с моего пальца. И в следующую секунду аккуратно опускается на снимок, который по-прежнему лежит лицевой стороной вниз. Взгляд проходится по нему стремительно, а перед глазами все заволакивается туманной дымкой, словно отсекая меня от того, что изо дня в день приносит мне не утешение, а боль, выворачивающую душу наизнанку.

Так и не перевернув фоторамку, запираю ящик на ключ.

Падаю в кресло, некоторое время бездумно глядя в одну точку. Не сразу осознаю, что устремлена она не в пустоту, но в дурацкий кактус.

Прислушиваюсь к шуму в холле. Голоса становятся все тише, а потом и вовсе умолкают. Видимо, Ева пошла укладывать сына спать.

Поднимаюсь и решительно направляюсь к двери. Приоткрываю ее, впуская в кабинет слабые отголоски милых разговоров матери с сыном. Так лучше, чем сидеть в полной тишине.

Дожидаюсь, пока Ева расскажет Владику сказку на ночь. А после – еще одну. И еще. Едва не засыпаю сам прямо в кресле. Но спохватываюсь, как только в их комнате становится тихо.

Малыш уснул...

Надеюсь перехватить Еву в холле. Она наверняка воспользуется моментом, чтобы привести в порядок кухню и убраться. Чересчур чистоплотная, аккуратная и… немного зашуганная. Будто ждет, что я выгоню ее из дома за невымытую тарелку.

Надо бы оговорить основные моменты нашего существования под одной крышей. Чтобы Ева перестала меня бояться. Хотя после нашего поцелуя все только усложнилось…

С трудом подавляю ухмылку, когда сталкиваюсь с Евой чуть ли не нос к носу. Предсказуемая. Спешит привести в порядок мой дом. Собирает игрушки Владика в гостиной, но, заметив меня, выпрямляется по струнке и забывает, как дышать. Выпускает из рук плюшевого медведя, и он летит в детский кабриолет. А она даже не смотрит в ту сторону. Вместо этого не сводит с меня глаз. Смотрит удивленно, с подозрением. Отшатывается, когда я приближаюсь почти вплотную.

– Ева, мы недоговорили, – обхватываю теплую ладонь, крепко сжимая. И пока Ева растерянно гипнотизирует место сплетения наших рук, я веду ее на кухню. – Мне кажется, нам есть что обсудить.

Глава 34

Ева

– А-а, куда мы? – растерянно лепечу я, когда огромный медведь, прорычав что-то, накрывает мою ладонь мощной лапой. Несмотря на габариты, держит меня бережно, ведет за собой аккуратно. Не спешит и не делает резких движений, не дергает. Но его мрачной, подчиняющей энергетики хватает, чтобы мое тело, как безвольный тряпичный комок, поплелось следом, машинально перебирая ватными ногами.

Очнувшись на пороге кухни, я предпринимаю слабую попытку сопротивления. Стоит лишь мне упереться и проскользить в смешных махровых носках по полу, как Тимур тут же останавливается. Оборачивается, и я читаю в его взгляде непривычное замешательство и едва уловимую тень волнения.

– Ева, я не хочу, чтобы вы меня боялись, – отвечает так осторожно, будто любое оброненное им слово, как острый кинжал, способно ранить меня.

Свободной от его плена рукой касаюсь шероховатой, напряженной лапы. Пальцами невесомо провожу по тыльной стороне ладони. Впиваюсь, чтобы разжать капкан и освободиться. Но что-то меня останавливает.

Не понимаю, что изменилось, поэтому опускаю взгляд. Бесцеремонно рассматриваю безымянный палец, на котором больше нет кольца. У меня нет мыслей, почему Тимур вдруг снял обручалку, которую носил в память о жене. И я не хочу связывать его порыв с нашим поцелуем. Я вообще не могу вспоминать об этом – мгновенно воспламеняюсь, а в солнечном сплетении разгорается пожар, который не потушить. Нельзя так реагировать на босса. Неправильно все между нами. Не должно быть ничего. Исключительно рабочие отношения.