Сыночкина игрушка
Шрифт:
Это хорошо. Дождь скроет всё. Или хотя бы многое. Дождь очищает, это как природный вариант покаяния. Все грехи уходят в землю вместе с ледяной водой. И если они успеют сбежать из города, пока ливень не ослабнет, то на их отъезд вряд ли обратят особенное внимание.
Затушив сигарету об стол (всё равно ведь придётся всё бросить), Андрей Семёнович повернулся к лестнице и, стараясь не особенно скрипеть рассохшимися ступенями, поднялся на несколько ступеней, чтобы заглянуть на второй этаж. Пашка лежал на кровати, повернувшись спиной ко входу, и спал.
«Ну, хоть оделся…»
Андрей Семёнович спустился вниз и, взяв точильный
Ну, разве что немного. Чтобы не терять много времени. Расслабиться на дорожку тоже надо. Над далёким лесом коротко пророкотал гром, словно отзываясь на его усмешку. Андрею Семёновичу показалось, что клинок в его руках холодно сверкнул, отразив далёкую молнию. Хотя, скорее всего, показалось. Грозу ещё не было видно из города.
76.
Марина, раскачиваясь из стороны в сторону и подволакивая ноги, словно зомби, шагала по улице. Её ступни, не привыкшие к долгим прогулкам, горели огнём. Пот высох на лице, остуженном холодным ветром, и теперь щипал кожу. Сердце билось в груди редко и натужно.
Она вернулась в частный сектор лишь после того, как первые дождевые капли упали в пыль, прогоняя прохожих с улиц. Но даже сейчас, шаркая натруженными ногами по щебню в полном одиночестве, Марина не могла себя заставить вернуться домой. Какая-то сила отталкивала её от дома. Она пыталась убедить себя, что всё дело в Свете, но в глубине души понимала, что на Свету ей наплевать. Сестрица может говорить и думать что угодно.
Погружённая в размышления, Марина кружила по улочкам и переулкам. Дождь постепенно усиливался, но она находила мягкие удары крупных капель по голове и плечам даже приятными. В домах слева и справа от неё зажигались окна, как на виденных в детстве картинках.
«Вот и Андрюша сейчас сидит так…»
Картина представилась ей ужасно ярко: Андрей Семёнович, обхватив голову руками, сидит на табурете посреди кухни, прямо под тусклой, засиженной мухами лампочкой без абажура. Почему именно в такой позе, Марина объяснить не могла. Должно быть, она ассоциировалась у неё с отчаянием с тех самых пор, как её мать, одна растившая двух дочек, возвращалась домой с работы и сидела так по несколько минут, размышляя о том, как ей жить дальше. Или потому, что она сама, бывало, проводила так вечера, пытаясь понять, в какой момент ушла её казавшаяся нескончаемой молодость, оставив её одну в слишком большом доме.
– Андрюша… – прошептала женщина.
И словно в ответ на её шёпот, из полумрака прямо перед ней возник силуэт. Сердце Марины запнулось и тут же помчалось галопом.
«Как чувствовал, что я тут! Как знал!»
Женщина успела даже широко улыбнуться, но уже через два шага улыбка превратилась в звериный оскал. То, что она в полумраке приняла за грузную фигуру своего возлюбленного, обернулось обычной плащ-палаткой. Брезентовой плащ-палаткой, накинутой на сутулые плечи. Всё ещё не веря своим глазам, Марина шагнула вперёд ещё раз… и фигура отшатнулась, рассеивая последние сомнения. Дядька Митяй. Кому ж ещё приспичит по темени и дождю шляться…
– Ах ты, скотина старая…
Широко расставив руки в стороны и сразу сделавшись похожей на разъярённую медведицу, Марина шагнула вперёд. Ей казалось, что её губы и щёки свело, и она вряд ли смогла бы стереть
77.
Ливень барабанил по крыше гаража. Молнии, пока ещё редкие, высвечивали щели в стенах старого строения и выхватывали из непроглядной тьмы две фигуры: отца и сына, бок о бок стоявших возле смотровой ямы.
– Не переживай, Пашка. – негромко проговорил Андрей Семёнович. – Скоро всё наладится.
На краткий миг ему захотелось даже приобнять сына за плечи, но он сдержался. Пашка весь день после происшествия с полицейскими держался очень странно, и проверять его реакцию на такое проявление чувств маньяк не хотел.
– Ладно… Пошли.
Андрей Семёнович первым спустился вниз и, не заботясь о шуме и маскировке, сорвал закреплённую на магнитах потайную стенку. Тяжёлый лист железа с налепленным на него цементом громыхнул о дно ямы, но этот звук утонул в очередном раскате грома.
«Последний раз спускаюсь сюда…» – с неожиданной грустью подумал мужчина, замерев на краю тёмного спуска.
Знакомые до мельчайших подробностей ступени, ведущие в его чудовищную игровую комнату. Он мог бы сойти по ним даже слепым, глухим и со связанными руками. За долгие годы использования ступени стёрлись, став округлыми с торца.
– Готов?
Пашка снова промолчал. От его немногословности становилось неуютно и жутковато. В другое время отец быстро напомнил бы ему, что, когда задан вопрос, Пашка обязан ответить. И даже закрепил бы повторение этого правила кулаком по зубам. Но не сегодня. Сегодня всё не как всегда.
«В последний раз…» – снова вспыхнула в больном мозгу маньяка дурацкая мысль, и тут же потонула в грохоте и вспышке света. – «Сюда в последний раз. Потом будет новый погреб, на новом месте… Или, наконец, нормальная жизнь!»
Прижав ладонь к стене, мужчина начал спуск. Наконец, под пальцами едва слышно брякнул ключ, словно коротко поприветствовал старый знакомый. Андрей Семёнович снял его с намертво вделанного в стену крючка и с первой попытки вставил в личинку замка, привычным движением повернул три раза. Всё выглядело и звучало как обычно, но чувство неправильности и надрывной трагичности происходящего никак не покидало.
Может, вовсе не ходить туда? Уехать, а девка сама сдохнет, пока её отыщут… Сумка-то с вещами уже лежит в багажнике машины, хоть сейчас отправляйся в путь, беги, скрывайся.
Эта мысль казалась заманчивой. Но оставлять за спиной незавершённые дела Андрей Семёнович не любил. Маньяк глубоко вдохнул и медленно выдохнул, очищая голову от сомнений. И толкнул тяжёлую дубовую дверь, обшитую толстыми листами железа.
Глава 10
78.
На исходе третьих суток замок щёлкнул как обычно: сухо и уверенно. Катя снова вздрогнула, хотя и думала, что успела привыкнуть к этому звуку. Медленно, словно под водой, до боли напрягая мышцы, она отскочила к дальней стене и встала, прижавшись к холодному бетону спиной и прикрывая ладонями промежность. Эмоции, казалось, умершие, снова колыхнулись в её груди, разгоняя сердце и сбивая дыхание. Конец третьего дня. Конец отпущенного срока. Решающий момент, когда она может либо сохранить свою жизнь, либо умереть.