Сыновья
Шрифт:
— Уйдем отсюда! — просила Рут. — Я боюсь!
— Не можем же мы сейчас уйти, — с досадой отозвался Вальтер. — Стыдно ведь!
— У-у-ух, не могу больше!
И в самом деле, зловоние стояло невыносимое. Спирало дыхание, жгло глаза. Слезы бежали по лицу, как вода; сколько ни вытирай — они лились безудержно. Рут дрожала от страха.
С Бундесштрассе донеслись крики «ура». Люди выскакивали из подъездов, где они прятались. Все бросились на Бундесштрассе. Вальтер и Эрих, схватив Рут за руки, тоже побежали туда.
Ворота казармы были широко распахнуты. В проходной стоял
— Офицеров задержать!.. Никого из казармы не выпускать!.. Перед складами оружия и боеприпасов поставить надежных часовых!
— Это, значит, их главный? — спросила Рут, присматриваясь к матросу.
— Вот это командир! — восхитился Вальтер.
— Самое удивительное, что ему подчиняются, — сказала она.
— Вот видишь, матросов горсточка, а все-таки они взяли верх!
— Никогда бы не поверила, что такое возможно. — И, улыбнувшись, Рут прибавила: — Ну понятно, ведь мы помогали! Не побоялись газа! Мой платок хоть выжми! И глаза у меня еще здорово болят!.
— Пустяки, пройдет. А все-таки мы победили!
Двое рабочих несли кого-то. Им крикнули из толпы:
— На углу Рентцельштрассе есть трактир.
Рабочие со своей ношей прошли мимо Рут и Вальтера.
— Что с ним? — спросила Рут.
— Он мертв. Офицеры, собачьи сыны, застрелили его.
— Первый убитый в Гамбурге!
— Помогите нести! — крикнули рабочие обступившей их толпе.
Вальтер подошел. Но тут он увидел лицо убитого и окаменел.
Рабочие потащили свою ношу дальше. Вальтер смотрел им вслед. Он схватил Рут за плечо и, потрясенный, проговорил:
— Это… это Фитэ, Рут… Фитэ Петер!
V
В эту ночь, с пятого на шестое ноября, большинство жителей Гамбурга спало, не ведая, что готовит им грядущий день. Не ведал того и Шенгузен. Накануне вечером ему удалось связаться с Берлином, и он с большим удовлетворением услышал, что руководство социал-демократической партии одобряет, больше того — хвалит его тактику. Там еще надеются, сказали ему, что смогут обуздать революционную стихию и стать господами положения. Во всяком случае, Берлин обещал все время держать его в курсе дел и сообщать точнейшие директивы.
Рано утром зазвонил телефон.
Шенгузен с досадой поднялся с постели. Будь оно неладно, где там опять горит? Или эта тряпка, этот дрянной генералишка проспался? Выполз, наконец, из своей мышиной норы?
У аппарата оказался не генерал, а Килинг. И от его сообщения сон мгновенно соскочил с Шенгузена. Гарнизоны Гамбурга и Альтоны примкнули к революции и образовали солдатские советы. Берлин прислал новые директивы: завоевать решающее влияние в Советах рабочих и солдатских депутатов… Бог ты мой, натощак — и такие новости!
— Спасибо, Килинг! Через пятнадцать минут я буду на месте! Вызывай остальных!
В полдень народ устремился к Дому профессиональных союзов. Сюда стекались потоки людей из всех районов города. Над головами плыли красные и зеленые знамена многочисленных ферейнов, обществ и клубов: певческие ферейны, общество огородников предместий, сберегательные и увеселительные ферейны. Сомкнутыми рядами подходили рабочие и служащие предприятий во главе с инженерами и техниками, а подчас даже с директорами и самими владельцами. Вся эта человеческая масса плечом к плечу стояла на улицах, ведущих к Дому. Это чудо совершили события минувшей ночи.
Ворота и подъезды Дома профессиональных союзов были настежь открыты. Ресторан набит битком. В коридорах сновали взад и вперед сотни людей.
Вальтер встретил свою группу у Центрального вокзала. Хотя и не отколовшийся, но все же блудный сын вернулся под родной кров.
С песнями, под сенью огненно-алого знамени, подошли они к Дому профессиональных союзов.
На балконе показался Луи Шенгузен.
— Он? — в ужасе восклицали молодые рабочие, удивленно переглядываясь. — Он?.. — Они ничего не понимали.
— Почему именно он? Никого другого не нашли?
Многие тотчас же принялись яростно и возбужденно протестовать:
— Долой бонз!.. Долой Шенгузена!.. К черту всех социал-милитаристов!.. Мракобесы!.. Оппортунисты!
Пронзительные свистки. Девушки визжали:
— У-у-у-у-у…
Из толпы, не знавшей, чем вызван этот протест, возмущенно шикали на молодежь:
— Тише!.. Тише!.. Безобразие!..
Шенгузен поднял правую руку.
— Что это, приветствие? Он собирается говорить?.. Этот… этот толстопузый?.. Прочь!! Оборонец!.. Предатель рабочего класса!.. Враг молодежи!..
Из толпы на них кричали:
— Вон отсюда, молокососы! Нахальство! Что вам нужно?
— Ра-бо-чие и сол-да-ты! Трудящиеся города Гамбурга! — Луи Шенгузен стоял, широко расставив ноги, обеими руками ухватившись за перила балкона, огромная, давящая глыба. Он говорил, отчеканивая каждый слог, и слова его звучали уверенно и веско: — Ре-во-лю-ция по-бе-ди-ла! Со-циа-лизм тор-жествует!
Часть третья
НА ВЕСАХ ИСТОРИИ
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
I
Ну и кутерьма!
Возня и беготня, уговоры и перекоры, переноска и перевозка! Семейство Брентенов переезжает на новую квартиру.
Не одну неделю подготовлялось это событие, а все же дело подвигалось черепашьим шагом. Фрида подгоняла мастеров и добрым словом и добрыми сигарами, но в последние, решительные дни, между рождеством и Новым годом, усердие их окончательно выдохлось. Фрида в отчаянии заламывала руки и причитала: