Сыны Амарны
Шрифт:
И вот – смотрел я на него и начинал сомневаться, что после слова "капрал", он слышал хоть что-либо. Кровь из рассеченной брови заливала его правый, начинающий заплывать глаз, но левый блестел радостью, как у получившего подарок ребенка. Джонс отер багрянец, стараясь глянуть на меня обоими, видимо, не до конца веря, что правильно истолковал. И губы неуверенно расползались в улыбке.
– Да, ты правильно понял, КАПРАЛ, – усмехнулся я. – Теперь-то тебе хватило сообразительности.
Губы Джонса перестали сдерживаться, он "расплылся", заливаясь довольным румянцем.
– Так меня ж, это,
Спазм, зародившийся у меня в животе, настолько резко подкатил к горлу, что потребовалась масса усилий и несколько секунд, чтобы обуздать его и не дать вылиться в "бурное проявление эмоций". Масла подливали улыбки на лицах остального взвода, которые я наблюдал краем глаза. Хотя, вряд ли они понимали о ком речь, и реагировали на комбинацию "Джонс – ученый".
Я всеми силами держался, считая алые капли, капающие с подбородка Джонса. Кап, кап, кап…
– Уж не Эйнштейна ли? – решил я все-таки уточнить, пытаясь сохранить остатки серьезности в голосе.
– Ага, его самого! – затряс Джонс "лысой шевелюрой", прищелкнув пальцами уцелевшей правой руки.
Именно это меня тогда и спасло от истеричного хохота: кровь брызнула мне в лицо, напомнив, что ему нужен врач. Сознание отвлеклось на мгновение, и спазм, раздирающий изнутри, стих.
– Если кто-то считает, что Альберт Джонс не достоин "лычек" капрала… – хрустнул вправленный мной самому себе нос, я многозначительно высморкал кровавые сгустки на решетчатый пол, – …можете "обжаловать" назначение, когда его подлатают.
– А чо ждать-то?! – встрепенулся теперь уже капрал Джонс, обводя взвод горящим решимостью глазом, мигом гася все веселье. – Я готов. Тока это, – он дернул левым плечом, ничуть не поморщившись, – руку примотайте, чтоб не мешала.
И правый кулак сжался в кузнечный молот готовый "перековывать" лица и крушить черепа.
"Да, – мелькнуло в моей голове, – серьезно промахнулись с именем-то. Дуэйн бы тебе больше подошло… А теперь, как пить дать, станешь Эйнштейном".
Но никто не вышел против уже порядком искалеченного Джонса: правый хук, что, несмотря на блок, свернул мне нос, запомнился всем.
– В лазарет, Эйнштейн! – скомандовал я, и тут же чертыхнулся про себя: "Все, теперь точно прилипнет!" Но поправляться поздно. – Запомнил, что передать? Или повторить?
– Так точно, капитан, запомнил! – вытянулся новоиспеченный капрал. – Чтоб к концу отпуска привели в боевое состояние, иначе то же самое будет с лечащим! – оттарабанил он, как по учебнику, и вскинул руку "под козырек".
– С непокрытой головой честь не отдают, – строго заметил я, протягивая руку.
Он смущенно принял мою ладонь.
– Почту за честь служить под вашим командованием. Сэр.
"Ишь, как запел!" – усмехнулся я про себя, изо всех сил стискивая лопатообразную пятерню.
– Принимай, капитан, – улыбался позже майор Грэйс, лично контролируя выгрузку брони для Джонса, – как твоя "Амарна" стоит. Для вас первых руками поработали. Как бы не стать первыми, кто закажет для нее космопеха.
…Доктора, конечно же, не справились: погорячился я слегка, видать, с переломами. Но, само собой, не стал ломать лечащему пять ребер, руку и разбивать в кровь лицо.
Ох, и скулил же он! Уверял, что за такой короткий срок невозможно вылечить столь тяжкие увечья. И слушая его вопли – которые, впрочем, слышал весь экипаж "Амарны", включая "флотских", – я начинал ему верить.
Но слово, опять же, сказано. А капитан должен держать свое слово! И лечащий продолжал скулить. А остальные медики сбились в кучку углу лазарета и, трясясь, наблюдали за процессом в "ознакомительных целях": приказы капитана должны выполняться!
А позже выяснилось, что "док" нагло лгал… К трем ребрам и перелому руки, я накинул проценты, набежавшие за время пока нас "трепали свинцом". Взыскал я тогда по весьма усредненной ставке, но после "расчета" его кости, и в самом деле, срастались о-очень долго. Весь отпуск он не высовывался из медблока, а под конец – исчез. Сказали, перевелся на "гражданку". Что, в общем-то, жаль, конечно, врач был хороший. Но, куда важнее, все усвоили – капитан Сынов Амарны держит слово! И лгать капитану – себе дороже!
С тех пор ни один боец не проводил в лазарете больше двух недель, и то – если пришивали что-то "жизненно необходимое". Оставшиеся доктора, памятуя произошедшие события, регулярно отсылают запросы на самое передовое медицинское оборудование, такое, что и рожденному без ног вырастит эти самые ноги, и обезьяне мозг увеличит, чтоб она рассказать смогла о своей обезьяньей жизни.
Медиков с тех пор я ни разу не трогал. Как и остальных "флотских" на "Амарне". Думаю, они на всю жизнь усвоили, что слова тоже могут ранить. Хотя и я с тех пор приказы формулирую осторожнее…
Я вновь коснулся разбитой губы языком, покусал, раскровил. И лишь ощутив во рту сладкий, металлический привкус, успокоился.
С тех пор так и идет. Из каждого пополнения, я калечу одного, реже, двух самых дерзких. Доктора за отпуск ставят их на ноги, и весь взвод дружно бросается в очередной бой. Иногда за одно такое "посвящение" ВКС лишается многих миллионов кредитов. Но "флотским" ли роптать? Сыны Амарны из любого боя возвращаются с победой! Хоть и не все живыми да невредимыми…
Слухи о моем взводе, который с легкой руки майора Грэйса гордо нарекли 9-м Легионом, разлетелись по всем космопехотным войскам. В "учебке" о нас слагают легенды. Шепчутся, что если на "посвящении" разбить капитану губу или нос, он сразу производит в капралы, а если сломать руку, то и на сержантские "лычки" расщедрится.
Правды в них, само собой, ни на грош. Капралами я действительно ставлю самых бойких, но отнюдь не за разбитую губу, и далеко не всегда новобранцев – с Джонсом, мне необходим был капрал: мы тогда многих потеряли. Да он и без меня бы им стал. Так что, получается, я лишь сделал его карьерный рост контролируемым… А про сержантов – миф чистой воды. Никто еще не ломал мне руку на "посвящении". Как, впрочем, и нос. Джонс был и остается единственным, кому это удалось. Но если учесть, что его "правый" обычно сразу проламывает череп и после уже вообще не встают, не трудно понять истоки и размах мифического ареола окружающего меня.