Сыны Всевышнего

Ринц Ирина

– Так я могу надеяться на твоё благоразумие?

– Ты же знаешь, Пуся, – так же душевно ответил Роман, – что ради тебя я готов на всё! Только попроси!

– Тогда я прошу тебя, Муся – забудь обо всём, кроме Карты, хотя бы до окончания школы. А ещё лучше – до окончания института. Обещаешь?

– Я постараюсь, – честно ответил Роман. – Мне самому кажется, что надо притормозить, а то крыша уже едет…

– Крышу подлатаем, – уверенно пообещал Кирилл, стараясь не засмеяться снова. – Ты только не лезь больше никуда. Ладно?

– Ладно…

С чувством горячей признательности глядя на Бергера, Роман на мгновение утратил все свои привычные жизненные ориентиры: он, как ни силился,

не мог в этот момент припомнить, что же именно гнало его вперёд все эти бесконечно долгие годы, сложившиеся не только в столетия, но уже и в тысячелетия.

– Ты, правда, не помнишь?

Роман вздрогнул и только потом понял, что голос Бергера раздался у него в голове. Сам Кирилл пристально смотрел на него тяжёлым, неподвижным, пронзительным взглядом, под давлением которого Роман начал незаметно проваливаться в транс. Все до единой мысли вдруг вышибло из его головы, осталась только безмолвная, чёрная бездна, которая затягивала, затягивала его, пока он не сорвался в головокружительный, упоительный, бесконечный полёт…

Вынырнул он в каком-то далёком-далёком прошлом. Солнце нещадно слепило глаза, отражаясь от гладкой, как зеркало, поверхности реки. Под старым кряжистым деревом сидели на берегу два подростка: оба смуглые, полуголые, с перепачканными глиной ногами. Тот, что помускулистей и постарше, ловко плёл из лозы ловушку, в которую он собирался заманить любопытную и доверчивую речную рыбу. Потряхивая чёрными, как смоль, блестящими кудрями, он весело взглядывал на младшего, с нескрываемым восхищением наблюдавшего за его работой.

Они смеялись, о чём-то говорили, но слов было не разобрать – как будто ветер относил их в сторону. Зато Роман остро чувствовал, каким этот старший был, по большому счёту, глупым: дерзким, легкомысленным, злым. Он радостно хохотал, глядя, как в ответ на его речи расширяются от ужаса глаза его младшего брата – очень красивые глаза – огромные и обрамлённые невероятной длины густыми, чёрными ресницами.

– Не помнишь? – снова тихо спросил Бергер – он, оказывается, стоял рядом и крепко держал друга за руку. Роман нерешительно пожал плечами. – Значит, импульс истощился, – кивнул Кирилл своим собственным мыслям. В ответ на недоумевающий взгляд Романа он с готовностью пояснил, – В духовных вещах чрезвычайно важен изначальный импульс. Все твои мытарства, как дерево из семени, вырастают из твоего изначального посыла миру. Твой посыл был настолько мощным, что определил твою судьбу на тысячи лет вперёд. Ты был очень самонадеян и, сам того не понимая, бросил вызов самой жизни. Я предупреждал тебя, что на пути к твоей цели, с твоими амбициями тебе когда-нибудь придётся пожертвовать и теми, кто тебе по-настоящему дорог. Ты посмеялся надо мной. Что вышло в итоге – ты и сам теперь знаешь…

– Я готов был пожертвовать…

– Мной. И ты сделал бы это, если бы я тебя не остановил. Я не мог этого допустить, потому что тогда наши пути разошлись бы на миллионы лет…

Роман заметил, что Кирилл уводит его прочь от реки, только когда они оказались в живительной тени высоких деревьев, сплетающих зелёные ветви у них над головами.

– Десятки своих жизней ты посвятил мне? За простое «спасибо»? – не сдержался Роман, хотя и без этого вопроса всё было ясно.

– Я изначально знал, что жить для себя – глупо, – пожал плечами Кирилл, неспешно шагая по тропинке между деревьями. – Как я мог тебя бросить? Ну, то есть – да, мог… Теоретически… Считаешь меня простофилей? Но даже если посмотреть с твоей – сугубо утилитарной и агрессивно-рационалистической – точки зрения… Когда не думаешь о награде, не рассчитываешь каждый раз, на столько процентов вырастет твой духовный капитал в небесном банке от тех или иных твоих действий,

обнаруживаешь, что стал миллиардером в считанные секунды – просто отказавшись от себя ради другого. Когда хочешь не для себя, всегда получаешь больше, чем тот, за кого ты просил. Если просил бескорыстно, конечно. Вот такая вот арифметика…

Роман почувствовал, что эта прогулка – прощание с их прошлым. Он внимательно глядел по сторонам, но ничто из окружающего пейзажа не вызывало в нём ностальгии. Это было действительно прошлое – ветхое, износившееся. Его хотелось просто отбросить, чтобы не мешало жить дальше.

– А меня прошлое не отпускает, – негромко поделился Кирилл. Он, в самом деле, смотрел вокруг с тоской и нежностью, с душевным трепетом трогал тонкие веточки растущих вдоль тропинки кустов с мелкими глянцевыми листочками. Видно было, что всё это слишком много для него значит, пробуждает в душе сотни воспоминаний, заставляет переживать заново давно минувшие события. – Для меня ничего не кончилось, – с болью в голосе прошептал он. – Почему?

– А это знает твой брат. – Седобородый старец с орлиным носом легко взмахнул рукавом своего светлого одеяния, обнимая Кирилла за плечи. Тот сразу отпустил руку Романа и порывисто обхватил старца, пряча лицо в складках вышитой белой хламиды. Кажется, он плакал.

Ласково поглаживая Бергера по голове, старец поднял голову и внимательно посмотрел на Романа.

– Отпустить его можешь только ты.

– Я… не хочу… – Роман даже попятился, спотыкаясь.

– Я так и думал, – насмешливо кивнул старец. – Вот и причина, – усмехнулся он. – Слышишь? – обратился он к Кириллу. – Твой брат, похоже, считает, что есть необходимость удерживать тебя, привязав к себе вашим общим прошлым.

Бергер повернулся, всхлипывая и вытирая слёзы тыльной стороной ладони. Заплаканные голубые глаза смотрели на Романа недоверчиво и настороженно.

– Это… правда?..

– Я не понимаю, о чём вы оба говорите! – возмутился Роман.

– Вот об этом. – Старец широким жестом обвёл рукой пространство вокруг, и сразу стало ясно, что Кирилл стоит в центре гигантской паутины – тянущиеся отовсюду нити опутывали его с ног до головы, делая пленником этого мира.

– С чего вы взяли, что это я… – Роман от негодования начал даже заикаться и нелепо размахивать руками.

– Это твоя сила. Мы все это чувствуем. – Спокойно констатировал старец.

Роман гневно сверкнул глазами, чувствуя, как предательский румянец заливает его щёки, потому что энергетика, которую излучали опутывавшие Бергера нити, была действительно донельзя родной.

– Я всё равно не понимаю, – упрямо пробормотал он, опуская глаза.

– Просто отпусти его, – мягко посоветовал старец. – Вы и так связаны Картой.

Последние слова заставили Романа встрепенуться – он-то уже решил, что Ключ у него отнимают окончательно и бесповоротно. (В мозгу мелькнуло циничное: «Знаем мы, что значит «отпусти» – сразу упорхнёт, и поминай, как звали!»). Но если речь идёт только о том, чтобы избавить Бергера от боли, которую причиняет ему слишком живое восприятие событий прошлого – здесь двух вариантов быть не может.

Роман нерешительно глянул на Бергера, сделал шаг вперёд, а потом просто развеял паутину одним взмахом руки. Она полыхнула в воздухе ясным пламенем – совсем, как у Радзинского – и исчезла. Вместе с нею затуманился и растаял знакомый берег и лес, куда давно уже не тянуло и где сердце не щемило при виде родных когда-то мест. Остался только Бергер. Он сидел на диване с закрытыми глазами, судорожно вцепившись в лежащую у него на коленях диванную подушку, и практически не дышал.

Роман осторожно разжал побелевшие от напряжения кирилловы пальцы и бережно взял Бергера за руку.