Сыщик с плохим характером
Шрифт:
— Мне нужны подробные сведения о Беляне и Трухнове — раз. Я хочу попасть в комнату, где находилась звезда — два. Надо тщательно осмотреть это место.
— Форточка! — оживился я. — Нет проблем! Ты попадешь туда через форточку.
Степа поморщился.
— Проблемы есть, парень. Я посмотрел: форточка в комнате то открыта, то закрыта. Я намереваюсь попасть туда завтра на рассвете. Предварительно ты под каким-нибудь предлогом зайдешь к Сергею и отвинтишь крючок.
—
Ворон смерил меня долгим внимательным взглядом.
— Крючок, на который запирается форточка.
— А как я отвинчу?
Он опять взглянул на меня как на недоумка.
— Отверткой, которую ты заранее положишь в карман.
— А если Кривулин все время будет торчать и комнате?
Степа нахохлился.
— Как ты догадываешься, меня это не колышет. Крючок нужно ликвидировать — и точка!
Я задумался.
То, что он требовал, мне не нравилось. И даже очень. Допустим, я действительно туда зайду. Допустим, навешаю какую-нибудь лапшу и выпровожу красавчика из комнаты. Но как быть с чертовым крючком? В любую секунду Кривулин может вернуться и застукать меня на окне с отверткой в руке. Та еще сцена будет! Шекспир и рядом не валялся.
Но я понимал, что, если вякну сейчас хоть слово, носатый взъерепенится и навсегда закроет лавочку.
— Ладно, Степа. Что-нибудь придумаю!
Он помолчал.
— Это еще не все.
— Ясное дело, не все! Надо еще снять с петель дверь кривулинской квартиры. Желательно — к обеду! — сострил я. — Ради бога! Мне это — раз плюнуть.
Степа на остроту не отреагировал.
— Сдается мне, у тебя есть бинокль. Наверняка должен быть.
Я поразился.
— Какой еще бинокль?
— Обыкновенный. Чтоб за девочками подглядывать.
— Ошибаешься! — оскорбился я. — Я за ними не подглядываю.
— Значит, брат подглядывает. Короче, бинокль есть?
Я нехотя кивнул:
— Ну есть.
— Будешь меня подстраховывать. Завтра восход солнца в семь сорок две. Ровно в шесть ноль-ноль ты должен стоять у своего окна с биноклем в руках и наблюдать. Если через двадцать минут я не выберусь из форточки наружу, ты отправляешься к Кривулиным и действуешь по обстановке.
— То есть?
— Если я жив и нахожусь в их руках, забираешь меня. Если мертв, тоже забираешь. А труп относишь к Симе. Мешок у тебя найдется?
— Найдется, — пробормотал я, потрясенный. — Для сменной обуви.
— Отлично! Захвати мешок.
Я спросил:
— А зачем — к Симе? У нее что, живая вода в кране?
Ворон усмехнулся.
— Она меня в парке похоронит. Сам понимаешь, мне эти сантименты ни
Я закивал.
— Хорошо, Степа! Я все сделаю. И с крючком, и все такое. Можешь на меня положиться. Честно!
— Вот и ладушки! И последнее: я передумал насчет пельменей. Знаешь, все-таки тесто. Купишь полкило баранины. Лучше с костью. Если с обыском все пройдет нормально, жду тебя здесь в восемь.
Первое, что я увидел в прихожей, были Федькины ботинки. У зеркала стоял знакомый портфель с наклейкой-ковбоем.
Меня взяла злость. Мог бы сначала к себе зайти! Утешало, что дома только бабушка.
С кухни слышалось тихое позвякиванье посуды.
На всякий случай я решил пробраться незамеченным. Сделав несколько шагов на полусогнутых, я вдруг замер, вернулся к двери и, понимая, что это глупо, поднял с пола ботинок Маслова.
На подошве стояла вполне безобидная цифра сорок.
Федька тюленем распластался на диване, очки на шнурке косо свисали с левого уха. Он спал.
У Маслова была потрясающая нервная система. Он умел классно расслабляться и дрыхнуть в любой, казалось бы самой неподходящей, обстановке: в трамвае, на уроке, в лифте. Однажды мы с ним отправились за город на рыбалку — и Федька, умудрившись закемарить за рулем велосипеда, въехал в огромный стог сена.
Сняв с подушки куриное перышко, я пощекотал Федькин нос. Он уморительно сморщился, дернул головой, но не проснулся. Набрав полную грудь воздуха, я выдал:
— Маслов, к доске!
Федька вскочил. Очки чиркнули по щеке.
— Дима! Куда ты пропал? — запричитал он. — Я так переволновался! Тебя в школе целый день не было, а бабушка тоже ничего не знает.
Я нахмурился.
— Надеюсь, ты меня не продал?
— Ты же знаешь, что я не трепло.
— Допустим. Но что ты ей напел?
Федька виновато мигнул.
— Я сказал, что забыл дома очки и поэтому не видел: был ты на уроках или нет.
— Гениально! — протянул я насмешливо. — Ты что, держишь мою бабку за слабоумную? У нее, между прочим, два высших образования.
— А где ты был, Дима?
Я не ответил. У меня прорезалась идея.
— Федя, скажи, ты настоящий друг или так, барахло?
Маслов насупился. От обиды глаза его за стеклами очков потемнели и увлажнились. Он отвернулся к окну. «И ты еще спрашиваешь!» — как бы говорил весь его вид.
Я озабоченно прошелся по комнате.
— Федька, ты нужен мне для одного важного дела. Только, чур, ничего не спрашивать. Это секрет. Причем не только мой. Просто скажи: могу я на тебя рассчитывать?