Сыщики в белых халатах. Следствие ведет судмедэксперт
Шрифт:
– Свободен! – и повернувшись, увидел стоящего у двери Калёного.
Немая сцена длилась пару минут. Потом Калёный, разлепив губы, спросил:
– Так это ты ее?
Глава 5
Калёный ехал в полупустом трамвае по длинной-длинной улице Города. Ехал на самую окраину. Август выдался холодным, и первые заморозки уже в середине месяца сильно угнали температуру ниже линии минимального комфорта, и Калёный, прикрывшись воротником легонькой курточки, дремал, не боясь проехать мимо своей остановки, ибо она была конечной. Калёный уже почти полгода был на
Тогда, в марте, когда Калёный зашел к мальчишке и спросил его о бабушке, малец, глядя ему прямо в глаза, твердо ответил:
– Да вы что, дядя Антон! Как вы могли подумать такое, – и заплакал. Мальчишка это сказал так, что Калёный поверил и не ожидавший такой твердости от мальца-глупыша растерялся, замолчал, а потом с видом идиота тупо спросил:
– А кто же тогда?
– Не знаю. Не я. Наверное, тот, кто хотел найти и украсть ожерелье?
– Ты на кого намекаешь, сопля? – мгновенно рассвирепев, рявкнул Калёный.
– Я ни на кого не намекаю, я просто говорю, – и мальчишка, немного помолчав, продолжил: – Только тот, кто искал и убил бабушку, напрасно это делал. Я его уже продал.
Вот здесь Калёный растерялся по-настоящему:
– Как продал, кому продал? Ожерелье продал? – и почти крикнул: – Ты не мог никому его продать! Эта вещь сильно дорогая, и ты знаешь это! Она стоит столько, что у всей деревни не хватит денег на такое ожерелье.
– Вот, – сказал мальчишка и протянул ему белую карточку, – это визитка того человека. – Калёный взял ее и увидел горящие золотом три буквы, выполненные замысловатой вязью: ВЯС, а внизу номер телефона.
– Как его фамилия? – подозрительно спросил Калёный.
– Не знаю. А звать его Василий Яковлевич.
Калёный несколько минут прокручивал ситуацию в уме, а потом спросил:
– А как же он узнал про ожерелье?
– Не знаю, дядя Антон. Я думаю, это у вас надо спросить, – и, увидев протестующе поднятую руку Калёного, закончил: – Кроме вас, я никому не говорил. Ни одна живая душа в мире не знала об этом. Только вы и я. Я вам его показал в надежде на то, что вы найдете покупателя, а вы не поняли, что мне надо. Я так думаю, что вы, дядя Антон, кому-то сказали про ожерелье, а иначе оттуда бы этот ВЯС узнал о нем. Вы же не ему говорили?
– Не ему, и я даже не знаю, кто такой этот ВЯС, – и Калёный умолк, перебирая в памяти тех, кто мог выложить такие деньги. Однако ничего путного в голову не приходило, и он спросил Сашку:
– А ты за сколько продал вещь?
– Ну, дядя Антон… кто ж такие сведения разглашает? Скажу что – много. Скажу, что не рублями. И еще в этих деньгах мое будущее, и пусть меня до смерти запытают, я их не отдам. А если я их отдам – мне тоже нет смысла жить… Я столько лет, после того как не стало папы с мамой, мечтал, что продам и буду богатым…
На этом тогда разговор и закончился. Калёный, идя домой, снова удивлялся той внутренней твердости, что проявил мальчишка. А он за долгие года «отсидок» прекрасно научился понимать, кто перед ним. Дома Калёный почти не спал. Прокачав ситуацию, он согласился со словами парнишки: он, Калёный, сказал об ожерелье Рихарду, потом тот вызвал Очкарика. Очкарика! Не обязательно, конечно, что это он, но… Но именно он новый человек, и он появился недавно!
И Калёный решил сам разобраться в этом вопросе. Но ясно одно – из дома надо валить. Завтра день на сборы, послезавтра он из Города звонит Рихарду и ложится на дно. А на следующий день арестовали Сашку по подозрению в убийстве. И только тогда Калёный вспомнил своего давнего сокамерника. Того, что так интересно говорил про антиквариат:
– Смолин… ВЯС!!! – и даже дернулся к Сашке выспросить, как выглядел тот покупатель, но было поздно. Сашка для него был недосягаем. Таким образом у Калёного оставался… И тут все посторонние мысли вылетели из головы и вернули его на грешную землю, то есть в холодный вагон трамвая. Калёного заколотило. Он увидел, как в переднюю дверь вошел мужчина и цепко оглядел полупустой трамвай. Вскоре его взгляд остановился на Калёном, и тот всей свой зэковской и не раз продырявленной шкурой понял – это по его душу.
– Вычислили, гады! – он не двинулся с места, только рука сползла к поясу и легла на рукоять ножа. Мужчина неторопливо прошелся по вагону и остановился возле Калёного.
– Гражданин, документики предъявим, – лениво потребовал тот.
«Не мент и не из наших. Спортсмен», – промелькнула мысль.
– А ты, собственно, кто такой, чтоб требовать документы?
Мужчина ничуть не забеспокоился и так же спокойно ответил:
– Не хотите, ну что ж, придется пройти, гражданин.
Калёный встал и, видя, что мужчина взглядом фиксирует его правую руку, скрытую под курткой и державшую рукоять ножа, осторожно потянул нож, и мужчина изготовился перехватить его руку – и в этот же момент Калёный резко выбросил вперед левую руку, и его указательный палец погрузился в глаз противника. Тот издал нечеловеческий крик и согнулся, закрывая лицо ладонями. В этот короткий миг Калёный успел увидеть красную струйку, льющуюся на пол, и, не теряя времени, подскочил к вагоновожатому и рявкнул:
– Тормози!!! Видишь, человеку плохо, – и ткнул рукой назад, – тор-мо-зи, – буквально прошипел Калёный и приставил нож к шее водителя. Тот совсем растерялся и резко затормозил.
– Дверь… дверь открой, – и, увидев, как поползла назад створка двери, выскользнул на темную улицу и, перебежав дорогу, скрылся в скверике. На другой улице он поймал частника и уехал в центр города. И там, выйдя на набережную могучей реки, он осознал, что идти ему некуда: все «малины» наверняка под колпаком у… Гитлера, – усмехнулся своим мыслям Калёный, – и где устроиться на недельку, он не знает. Впрочем, может, и знает. Вернувшись на центральную улицу, он нашел исправный телефон-автомат и набрал номер, после чего долго слушал длинные гудки. Только через час, уже около полуночи трубку взяли: