Сыскное бюро Ерожина
Шрифт:
– Мы ее близко не видели, а издали красивая, высокая, плащ кожаный, дорогой. Ножки стройные. Вот и все. Нас такие девушки приезжают на стройку нанимать.
– А машина какая? Может, марку запомнил, или номер? – Спросил сыщик.
– Номер от сюда не видно, да и не смотрим мы номера. А марка «бюик», цвет черный, примерно девяносто седьмого года выпуска. Очень дорогая американская машина. – Сказал юный бригадир и выразительно посмотрел на часы. Ерожин намек понял, пожал молодому строителю руку и, пожелав всей бригаде денег, здоровья и хороших вестей с Родины, уселся в свой «сааб».
В Москву подполковник придавил. Он знал, где на Рублевке посты и только там снижал скорость. До кольцевой он домчал за двенадцать минут. Отзвонив по дороге в офис и узнав у Грыжина, что пока Глеб не проявился, Ерожин покатил
– Можно мне с тобой? Я сегодня даже не завтракал. Только кофе утром наглотался. – Пожаловался он полковнику.
– Пошли. Терпеть не могу насыщаться в одиночку. Что-то в этом есть постыдное. Обрадовался Никита Васильевич компаньону: – А почему тебя дома не кормят? Или хорошенькая молодая жена хозяйством заниматься не желает?
– Надя гостит у родни на Волге. Живу бобылем. А себе готовить, ты же понимаешь…
Бобров понимал…
– Мне нужна твоя помощь. – Заявил Ерожин, когда они умяли и суп и котлеты.
– Я думал, что-нибудь новенькое, а ты поешь одну песню. – Усмехнулся полковник.
– Песню я пою одну, но мотив разный. Похоже, я подобрался к тому, кто уморил академика Валерия Андреевича Понтелеева…
– Это что-то новенькое. – Удивился Бобров: – По заключению нашего медицинского эксперта и красногорского врача скорой помощи, академик умер своей смертью.
– Умер он, может, и своей, но помогли ему сильно. – Усмехнулся Ерожин.
Татьяна Петровна не спала ночь. Она пыталась уснуть, но глаза не закрывались, и сердце билось как после трех чашек крепкого кофе. Голикова не знала как ей поступить? С одной стороны, женщине очень хотелось изменить свою жизнь к лучшему. Кому не хочется получить десять тысяч долларов за небольшую дополнительную работу по уходу за вполне бодрым стариком. Это для женщины даже интересно. Увидеть знаменитого профессора, бывать у него в квартире, прикасаться к прекрасным дорогим вещам для Голиковой могло стать скорее развлечением, чем трудом. Но она всю жизнь привыкла делать понятные и простые вещи. Да и к нужде она привыкла. Татьяна Петровна видела несчастных старушек возле метро, стоящих с жалобными табличками вроде «помогите на хлеб» и, вздыхая, радовалась, что с голоду не умирает. Радовалась, что у нее приличная квартирка с теплом и светом, и каждый месяц, пусть не большая, но стабильная выплата пенсионных денег. Она не считала себя нищей, потому, что на этом свете все относительно, и она видела, что многие живут хуже. До прихода в ее судьбу молодой красавицы Норы, если ей и становилось иногда тоскливо, то было все просто и понятно. А теперь она мучилась сомнениями и не могла уснуть. Потом она стала представлять себе, как Нора спит с восьмидесятилетним стариком. Она отчетливо вообразила себе лысого сморщенного старца, который крючковатыми руками, хватает прекрасное тело молодой красавицы. Татьяна Петровна чуть не вскрикнула, так отчетливо явилась перед ней эта страшная картина. Она закрыла глаза и стала думать о другом. Она представила себе Нору с ее погибшим мужем. Этот муж, почему-то имел внешность Жана Море, в которого Татьяна Петровна с молодости была тайно влюблена. Вот Нора разгуливает с ним под руку по Новой Зеландии, а кругом пасутся огромные коровы из рекламы Новозеландского масла. Задремала женщина лишь под утро. Калейдоскоп самых странных видения явился ей во сне. То она брела по дорогому магазину и мерила прекрасные мягкие шубы. Вот она в примерочной, и пушистый мех ласкает ее тело. И вдруг с нее эту шубу кто-то сдирает, и она остается совершенно голой в толпе покупателей. Потом она идет по незнакомому городу, состоящему из одних кружевных башен, и понимает, что это Париж Она ищет Лувр, но попадает в обувную мастерскую, куда сдала вчера свои летние босоножки. Огромный волосатый мужик возвращает ей босоножки, но они без подметок. И она плачет. Это так ужасно, что она просыпается. На улице уже светло. Но машины шуршали редко, и Татьяна Петрова догадалась, что еще очень рано. Она встала, посмотрелась в зеркало, и заметила, синие круги, что легли под ее глазами, а морщины на щеках стали глубже и резче. Она взглянула на часы. Они показывали семь утра. Голикова в ночной рубашке подошла к окну и увидела лавочки автомобильного
Наглядевшись в окно, она отправилась на кухню, залила водой чайник, достала чашечку с нарисованной земляничкой и листиком, и поставила на стол. Но огонь под чайником зажечь забыла.
Ровно в девять зазвонил телефон. Татьяна Петровна уже решила, что откажется от предложения. Она сняла трубку, чтобы категорично и четко отказаться, но услышав звонкий голос Норы, неожиданно для себя самой, согласилась.
– Через пол часа спускайтесь вниз. Я подъеду и вас заберу. Не забудьте паспорт. – Весело прощебетала Нора. Голикова оделась в белую кофточку, черную юбку и синий жакет. Так она ходила в официальные учреждения. Постояв в прихожей, женщина вздохнула, и вышла из квартиры. Обыкновенной московской пенсионеркой, она спускалась по своей лестнице в последний раз.
Шикарный черный лимузин с водителем в малиновом пиджаке, привез Голикову в нотариальную контору. Эта контора находилась в полу подвальчике, где в конце длинного коридора имелась дверь с надписью «Нотариус». Нора заглянула в дверь, обворожительно улыбнулась и кивнула Татьяне Петровне. Они вошли в маленький кабинет, где за большим письменным столом сидела молодая женщина лет тридцати трех. Перед ней стоял компьютер, и лежала стопка папок. В углу за столиком значительно меньших размеров сидела совсем молодая девушка, и тоже стоял компьютер.
Нотариусу принадлежал стол побольше.
– Садитесь, пожалуйста. – Пригласила молодая женщина нотариус. Татьяна Петровна осторожно присела на краешек стула. Нора свободно расположилась в единственном кресле и завязала оживленную беседу с девушкой за небольшим столом. Было видно, что они знакомы и понимают друг друга с полу слова.
– Будьте любезны, ваш паспорт. – Попросила нотариус и тоже улыбнулась. Но Татьяна Петровна сразу поняла, что улыбается женщина для порядка. Теперь чиновники за услуги брали большие деньги и уже давно научились за эти деньги улыбаться. Голикова открыла свою сумочку, и извлекла из него свой главный жизненный документ.
– Вы никому раньше не давали генеральную доверенность? – Поинтересовалась нотариус.
– Нет, конечно. – Ответила Голикова. Ей и в голову такое не могло придти… Нотариус передала девушке за маленьким столиком паспорт Татьяны Петровны и бланк:
– Подготовь, Леночка, генеральную, но на всякий случай проверь по компьютеру.
Татьяна Петровна покраснела. Она не поняла, что должна проверить девушка, но поняла, что ей в чем-то не доверяют. Нора заметила ее реакцию и поспешила успокоить:
– Это их работа, Татьяна Петровна, поэтому не обижайтесь. Вас никто ни в чем не подозревает.
Девушка сосредоточила взгляд на экране, и чтобы ей не мешать, Нора повернулась к нотариусу: – Где ты, Светочка отдыхала?
– Мы с Митей собирались на Канары, но передумали и махнули в Испанию. И знаешь, Марыська, остались очень довольны. Дешево, сервис классный.
«Почему Марыська»? – Подумала Татьяна Петровна, но спросить здесь в кабинете, застеснялась. Она слушала рассказ о прелестном отдыхе на испанском побережьи и никак не могла понять, почему в этом кабинете Нору называют другим именем.
– Ну, вот. Распишитесь тут и тут. – Закончив нахваливать свой отпуск, обратилась нотариус Света к Татьяне Петровне. У Голиковой своей ручки в сумочке не нашлось, и Нора ей протянула свою. Потом, Татьяна Петровна расписалась еще в тетрадке у молодой помощницы Светланы, и они вышли на свежий воздух.
– Теперь мы заедем к вам домой, покончим с деловой частью, и Вы на сегодня свободны. – Сообщила Нора, усаживая Татьяну Петровну в лимузин. Голиковой было неловко, от того, что водитель в малиновом пиджаке, открывает ей, как барыне дверцу, но она смолчала. По дороге Голиковой очень хотелось спросить Нору, почему ее называли у нотариуса Марысей, но почему-то язык не поворачивался. Нора сама все объяснила.