Т. 06 Кот, проходящий сквозь стены

Хайнлайн Роберт Энсон

— По своему разумению, но если Айра на месте, я хотел бы с ним поговорить.

— Слушаюсь и повинуюсь, эффенди.

Поговорив с Брайаном, отец сказал мне:

— Я сказал ему, чтобы не беспокоился — Этель хорошо стряпает. Если ей понадобится помощь, я найму женщину. Так что отправляйся, Морин, и веселись как следует — ребята будут в порядке. Больше двух чемоданов не бери, потому что… — телефон зазвонил опять.

— Морин, это твоя старшая сестра, дорогая. Брайан уже звонил?

— Да.

— Вот и хорошо. У меня уже заказаны места в пульмане — Джастин забронировал из Нью-Йорка. Френк отвезет вас на вокзал. Будь готова к десяти утра. Справишься?

— Куда деваться. В крайнем случае

поеду босиком и с фигой на голове.

Я быстро освоилась с путешествием на роскошном лайнере. Поначалу «Иль де Франс» до глубины души потряс крошку Морин Джонсон, которая понимала роскошь как достаточное количество ванных на семь человек (в среднем) и нужное количество горячей воды. Два года назад Брайан возил меня в Большой Каньон, и там было чудесно, и здесь тоже чудесно, но по-другому. Стюард, готовый сплавать обратно в Америку, лишь бы доставить то, что нужно мадам. Горничная, которая говорила по-английски, но понимала мой французский и не смеялась над моим произношением. Симфонический оркестр за обедом, камерная музыка за чаем, танцы каждый вечер. Завтрак в постели. Массажистка по вызову. Гостиная нашего «люкса», больше и наряднее, чем в доме у Элеанор, и две большие спальни.

— Джастин, почему мы едим за капитанским столом?

— Не знаю, должно быть потому, что занимаем «люкс».

— А зачем он нам? И в первом классе было бы прекрасно, а я не возражала бы и против второго. Не слишком ли мы шикуем?

— Морин, радость моя, я заказал две отдельные каюты в первом классе, за них мы и заплатили. Но за два дня до отплытия позвонил пароходный агент и предложил мне этот «люкс» за ту же цену и символическую доплату в сотню долларов. Человек, который его заказывал, вроде бы раздумал плыть. Я спросил, почему, и агент вместо ответа сбавил доплату до пятидесяти долларов. Я спросил, кто умер в «люксе» и отчего — не заразно ли это? Тогда он предложил, чтобы мы совсем не доплачивали, а только позволили бы фотографам из «Нью-Йорк Таймс» и «л’Иллюстрасьон» снять нас в этом «люксе» — что они и сделали, если помнишь.

— Значит, это все-таки заразно?

— Не совсем. Бедняга выпрыгнул с двадцатого этажа сразу после Черного вторника.

— Ох, лучше бы не спрашивала.

— Но, дорогая, он в этом люксе не жил, даже не бывал ни разу, так что его призрак нам являться не будет. Это один из многих тысяч придурков, сколотивших себе бумажное состояние спекуляциями на бирже. Если тебе от этого легче, могу заверить, что ни я, ни Брайан не делали секрета из того, что намерены выйти из игры, поскольку ожидаем краха к концу октября. Но нас никто не слушал, — пожал плечами Джастин.

— Я чуть не придушил одного брокера, чтобы заставить его делать, что велят, — добавил Брайан. — Он считал безнравственным и чуть ли не преступным делом продавать, когда цены стабильно растут. «Подождите, пока не дойдет до пика, — говорил он мне, — а там посмотрите. Это сумасшествие — выходить из игры в такой момент». Я ему на это сказал, что моя старая бабушка погадала на кофейной гуще и вышло, что надо распродавать. Он мне опять — это, мол, безумие. А я ему — делайте, что вам говорят — иначе пойду к управляющему биржей и скажу, что вы занимаетесь нелегальными операциями. Тогда он разозлился и мигом все распродал — а потом еще больше разозлился, потому что я потребовал заверенный чек. По чеку я сразу же получил деньги и обменял их на золото… отлично помня слова Теда о скором разорении банков.

Я хотела спросить, куда же он дел золото, но не спросила.

Цюрих — чудесный город, красивее всех, которые я видела в Соединенных Штатах. Официальный язык здесь немецкий, но не тот немецкий, на котором говорил наш сосед, житель Мюнхена. Однако я скоро убедилась, что почти все здесь говорят по-английски.

Наши мужчины занимались своими делами, а мы с Элеанор предавались туризму.

Однажды мужья взяли нас с собой, и оказалось, что я — владелица номерного банковского счета на 155, 515 грамм чистого золота (я быстро вычислила, что это равняется ста тысячам долларов, но эта цифра нигде не фигурировала). Потом я подписала доверенность на право распоряжения «своим» вкладом на имя Брайана и Джастина, а Элеанор сделала то же относительно «своего» вклада. Еще мы подписали ограниченную доверенность на какого-то неизвестного из Виннипега, Канада.

Нам предложили тот «люкс» не потому, что мы принадлежали к высшему обществу — мы к нему не принадлежали. Но в сейфе у корабельного эконома ехал увесистый груз, большая часть которого принадлежала Фонду Говарда, а кое-что Брайану, Джастину и моему отцу. Французский банк перевел золото из Шербура в Цюрих, и мы последовали за ним.

В Цюрихе Брайан и Джастин в качестве доверенных лиц проследили за вскрытием груза, за его подсчетом и взвешиванием, а затем поместили его на консорциум трех банков. Фонд очень серьезно отнесся к предупреждению Теодора о том, что мистер Рузвельт девальвирует доллар и запретит американским гражданам владеть золотом или держать его у себя.

— Джастин, — спросила я, — а вдруг губернатор Рузвельт не станет баллотироваться в президенты? Или вдруг его не выберут?

— Ну что ж — Фонд от этого не пострадает. Но разве ты больше не доверяешь Теду? По его совету мы разбогатели на спекуляциях и вышли из игры вовремя — теперь Фонд в шесть раз богаче, чем год назад, и все благодаря Теду.

— Нет, я верю в Теодора! Я просто так спросила.

Мистера Рузвельта избрали в президенты, и он в самом деле девальвировал доллар и запретил американцам владеть золотом. Но капиталы Фонда были недосягаемы для американского правительства, как и мой банковский счет. Я никогда его не касалась, но Брайни сказал мне, что «мои» деньги лежат не просто так, а делают деньги.

Брайан стал теперь попечителем Фонда вместо Чепмена, которого вывели из правления за то, что он потерял на бирже все свои деньги. Попечитель Фонда должен был являться его полноправным членом (следовало, чтобы родители его родителей были живы к моменту его вступления в брак) и при этом заниматься предпринимательством. Если и были еще какие-то условия, то мне о них неизвестно.

Джастин стал председателем правления вместо судьи Спер-линга — тот остался попечителем, но ему перевалило за девяносто, и он решил заняться более легкой работой. Когда мы вернулись в Канзас-Сити, Джастин и Брайан открыли в здании Скэррит фирму «Везерел и Смит, инвестиции». Контора фирмы «Брайан Смит и компания» помещалась на том же этаже.

У нас больше никогда не было денежных затруднений, но годы Депрессии — не то время, когда хорошо быть богатым. Мы старались не выставлять свое богатство напоказ. Вместо того чтобы покупать роскошный особняк в районе Загородного клуба, мы купили за бесценок старый фермерский дом, в котором жили, а потом преобразовали его в более комфортабельный: в то время квалифицированные строители рвались работать за такую плату, за которую в двадцать девятом и смотреть бы на нас не стали.

Экономика страны застыла на мертвой точке — никто не знал, почему, и все, от чистильщика ботинок до банкира, предлагали свой способ выхода из этой ситуации. Мистер Рузвельт заступил на свой пост в 1933 году и действительно закрыл все банки, но Смиты и Везерелы хранили свои капиталы под матрасом, и взятки с нас были гладки — банковские каникулы не причинили нам вреда. Страна встрепенулась, воодушевленная энергичными мерами «нового курса», как новый президент называл поток патентованных средств, хлынувший их Вашингтона.