Шрифт:
Вдруг распахнулась дверь, и в комнату вбежала маленькая девочка — та самая, что играла в классики на улице. Её лицо было белым от волнения.
— Полиция! — тихо сказала она. — Городовые и филёры в штатском!
Хозяева, как оказалось, были вполне готовы к такому развитию событий. Дама с камелией сразу сняла со стены портрет Соловьёва и рукописные цитаты, сложила их и спрятала, а потом легонько потрепала девочку по щеке:
— Не бойся, Анечка. Обойдётся.
Все в комнате тем временем вскочили с мест, и у двери
— Спокойствие, господа! — восклицал господин с подусниками. — Я представитель прессы, и они не посмеют…
К Т. приблизился молодой человек нигилистического вида, которого Т. встретил на лестнице.
— Идите за мной, граф, — сказал он, — я вас выведу. Только быстрее, умоляю.
— Вы меня знаете?
Молодой человек усмехнулся.
— Не лучше ли защитить собравшихся? — спросил Т.
— Поверьте, вы защитите их гораздо лучше, если полиция не застанет их в вашем обществе. Возникнет меньше вопросов. Не отставайте…
Повернувшись, он пошёл к окну. Т. последовал за ним. Распахнув окно, молодой человек вылез на крышу какой-то пристройки.
— Скорее.
Т. пробежал за ним по жестяному скату, перепрыгнул на другую крышу и, пригибаясь, добрался до её края, уходящего в листву старого тополя.
— Здесь ветка, — сказал молодой человек. — По ней на ствол, и дальше вниз. Делайте как я.
Он прыгнул с края крыши, уцепился за ветку, в несколько движений достиг ствола и с обезьяньей ловкостью спустился на землю. Т. пришлось напрячь все силы, чтобы так же элегантно повторить за ним это упражнение.
Они оказались на тихой боковой улице. Прохожие вдалеке не обратили на них внимания.
— Теперь идём в сторону Невского, — сказал молодой нигилист. — Держитесь расслабленно. Лучше всего изображать разговор.
— Отчего же изображать, — отозвался Т., переводя дыхание. — Можно ведь и действительно поговорить. Вас как зовут?
— Василий Чапаев, — представился молодой человек. — Кстати сказать, давно мечтал с вами познакомиться, граф.
Т. молча пожал протянутую руку.
— Как вам наше маленькое общество?
— О, — ответил Т., — я в полном восхищении. Собственно, ничего особенного — таким, с моей точки зрения, и должно быть общение между нормальными людьми. Просто мне в силу ряда обстоятельств приходится иметь дело совсем с другой публикой.
— Ну, в этом вы не одиноки, — сказал Чапаев, и на его строгом лице отобразилась на миг затаённая мука.
— Но только я не согласен со многим из услышанного, — продолжал Т.
— С чем же?
— Вот, например, с этими словами про гвоздик, на время вбитый злобному Богу в голову. Который потом выпадает, и всё. Это очень похоже на правду. Но слишком жестоко и глупо, чтобы быть правдой.
— А как бы вы устроили мир, если бы решали сами?
Т. задумался.
— Смысл как раз в том, что какая-то пылинка, прах — оживает,
Чапаев улыбнулся.
— Да, — сказал он тихо. — Таков путь вещей. Я недавно перечитывал одну древнюю книгу, и знаете, что меня поразило? Одна простая мысль, созвучная вашим словам. Звучала она примерно так — «то, что есть, никогда не исчезнет. То, чего нет, никогда не начнёт быть». Если пылинка есть, это уже значит, что она ничем не отличается от неба.
— С другой стороны, — сказал Т., — если кажется, будто пылинка есть, это ещё не значит, что она действительно есть. На самом деле есть только то, что её видит.
— Конечно, — согласился Чапаев. — Небо видит пылинку и нас всех. Но знаете что? Многие понимают, что пылинка создана небом. Но мало кто понимает, что небо создано пылинкой.
Т. кивнул.
— Вы только что сказали важную для меня вещь, — ответил он. — И я про неё буду думать…
— Только не останавливайтесь, — сказал Чапаев, — не привлекайте внимания.
Мимо пробежали двое городовых, потом ещё один, отчего-то с саблей-«селёдкой» в руке, и на несколько мгновений разговор стих.
— Скажите, — заговорил Т. снова, — а этот Джамбон — он что, настоящий лама-перерожденец?
— Да как вам сказать. С одной стороны, самый настоящий, какие только бывают. С другой, я бы не стал относиться к этому серьёзно.
— Почему?
— Видите ли, — сказал Чапаев, — он сын богатого монгольского скотопромышленника. А титул родители купили ему во младенчестве — это у них в Монголии примерно как в России графство, никогда не помешает… Пардон, не хотел…
— Да бросьте вы, — засмеялся Т.
— Причём купили не за деньги, а выменяли на стадо свиней. А вырос Урган Джамбон в Париже. И по-французски знает значительно лучше, чем по-монгольски.
— Вы это серьёзно?
— О да, — ответил Чапаев. — Он потому и взял себе в качестве второго имени слово «Джамбон» — это по-французски «ветчина». Чтобы напоминало одновременно про стадо свиней и завтраки на Монмартре.
— А буддизм?
— Буддизмом он увлёкся уже в Петербурге. Сначала много общался с ламами, а потом потерял к тибетским школам интерес.
— А где он в таком случае берёт это своё снадобье?
— Какое?
— Кажется, «слеза Шукдена».
Чапаев засмеялся.
— Вы и про это знаете, — сказал он. — Если строго между нами, покупает ингредиенты у голландских матросов в порту и делает сам. Остальное просто театр. Но вещь серьёзная, я пробовал… Однако вот мы и на Невском. Куда вам теперь?
— Hotel d'Europe, — ответил Т.
— Ну идёмте. Немного вас провожу.
— Удивительно, — заметил Т. через несколько шагов. — Обо всём Соловьёв хоть что-нибудь, но сказал…