Та, чьё второе имя Танит
Шрифт:
Ценой огромных усилий капитан отвёл судно подальше от берега, чтобы не оказаться выплеснутым на прибрежные скалы разъярившимся молодым морем. Вода бешено вскипала белейшей пеной, подхватывала парусник, и кружила, и подбрасывала ввысь, и упускала в глубь впадин морских – до спазмов в кишках!
Тьма небесная и тьма морская в круговороте молниеносно менялись местами. А взъярившийся бог морских пучин всё продолжал щедро нарезать глубину высоченными стружками волн, будто масло горячим ножом! Каждая из этих кружевных стружек так и норовила закрутить в себя «Афину». Но пока капитану удавалось храбро взрезать их грудью величественной богини Афины на носу парусника.
Шторм длился уже несколько дней.
Паруса давно сняли, но это не сильно помогло.
Команда обессилела в беспрерывной борьбе за плавучесть судна. Без сна, без отдыха, без нормальной еды. Те, кто отработали смену у руля или с вёслами, «отдыхали», вычерпывая воду, щедро заливавшую беззащитную посудину. Ида вместе с Лией тоже безостановочно трудились с черпаками.
Только Бласт ничем не мог помочь. И ему было хуже всех. Никакая деятельность, не могла отвлечь его от грозящего ужаса погружения в кипящую бездну. К тому же, цепляться за спасительный поплавок парусника в этом взбесившемся водоёме он мог только зубами!
Ида, по примеру капитана, привязавшего себя к штурвалу, прицепила к Бласту обломок доски. Потом, поразмыслив, и себе с Лией соорудила такие же поплавки.
На третий день шторма потрёпанный парусник не смог без потерь выбраться из очередного круговорота воды и ветра. Словно наказанная за несгибаемость, мачта треснула и вместе с остатками реи рухнула на капитанский «сундук», разнеся его в щепки!
Бласту, затаившемуся по соседству, досталось больше всех. Его основательно зашибло рухнувшими обломками. Ида ахнула. А Бласт, с трудом выбравшись наружу, попал под ноги несущемуся Варису. Тот с удовольствием от безнаказанности со всего маху отшвырнул ненавистного пса. Мокрый, исхудавший, а теперь ещё и окровавленный, зверь производил жалкое впечатление.
Что осталось от красавчика Бласта, любимца всех афинянок от тринадцати до тридцати? Когда-то он и не подозревал даже о самом существовании Края Белоглазых тан, столь могущественно вмешавшемся в его судьбу… И вот теперь…
Он превратился в никчёмное облезлое животное, которое даже его бывший слуга раздражённым швырком ноги убирает со своего пути! Вот результат всех его жизненных стараний, всех его потуг!
А перспектива – на выбор. Смерть от ножа Вариса или на дне этого бешеного моря. А если повезёт, миновав эти две смерти, можно сберечь себя для зловещих жрецов Края Белоглазых тан. Те уж на этот раз не промахнутся! Слишком давно собираются прикончить его. Слишком уж вожделенной мишенью он для них является!
12
Бласт, угрюмо сторонясь с трудом перемещающихся мимо него моряков, и с привычным уже отчаяньем косясь на поднимающиеся раз за разом пенные валы за бортом, размышлял над превратностями своей судьбы.
Его единственная, неповторимая жизнь. Судя по всему, пора подводить итог. Из этой передряги ему уже не выбраться. Почему ему выпала такая странная судьба? Есть же люди, живущие свою жизнь тихо, семейно! Почему у него по жизни такая жестокая болтанка? Такое нагромождение странностей и невероятностей? Для чего и кому это надо было, чтобы после удивительного взлёта личного счастья в жизни – вновь швырнуть его в шкуре твари бессловесной и бесправной в глубины отчаянья?
Кто прописал такой сценарий? С какой целью?
А сны? Зачем он постоянно получает какие-то полупонятные наводки, намёки? Зачем ему дано всё это?
Будто в ответ – память услужливо подсунула Бласту давнее-давнее воспоминание о случайно вырвавшейся у него страстной молитве в отцовском саду, обращённой к любимому богу счастливого случая Кайросу. Молитву о ниспослании крутых перемен в унылом бытии.
Выпросил.
Унылой его нынешнюю жизнь точно не назовёшь!
…Зато какие упоительные взлёты, так похожие на эти взмахи волн, на самой грани жизни-смерти, – доступны были ему с Петал! Только она, одна она, умела наполнить вкусом, и цветом, и музыкой – в общем, смыслом, каждую секунду его бытия!
Все последние события жизни прокатилась колесом перед его мысленным взором: пир в Тан-Аиде, где он впервые повстречал свою удивительную ясноглазую любимую; шок от увиденной им впервые Петал в облике волчицы; пьянящее состояние безграничной свободы, испытанное им вначале после превращения в волка; рождение сына, такого же белоглазого, как Петал.
Мысленно он уже попрощался с женой и сыном, пожалев о том, что, расставаясь, был раздражён. Она составляла главное счастье его жизни. И сын. И его маленькие братья, которых выкармливала его Петал. Как жаль, что случай вынудил расстаться с ними, теперь уже навсегда!
Тем временем «Афина», вынужденно отпустив крайнюю точку взлёта на гигантскую штормовую волну, начала своё ужасающее скольжение по ней в самую глубину тёмной морской пучины.
И сердце Бласта, вслед за ней опустилось в пучину разочарования, раздражения и злобы. Петал всё-таки добилась своего, против его, Бласта, воли. Как он ни пытался избежать этого путешествия, всё равно сложилось всё так, что он не смог увильнуть. И чем всё это закончится – одним богам известно. Он-то – так берёг её! Заботился о ней! А вот то, что она так настоятельно отправляла его в Тановы земли, заботой не назовёшь! Оказывается, она всегда думала только о своём долге! Любила ли она его вообще когда-нибудь? Можно ли верить её словам? Воистину, то, что говорит женщина любящему её человеку, писано на ветре и быстротекущей воде…
…Углубившись в мысленное прощание со всем, что было ему дорого, Бласт пропустил момент, когда парусник, так и не успевший выбраться из водяной впадины, грохоча, накрыла следующая волна! Толкнула жалкое судёнышко в глубину, будто в ненасытную тёмную пасть! И оно, из последних сил потянувшись к поверхности, распалось, словно ореховая скорлупка под ударом нестерпимо тяжкого водяного пресса! Волна победно закрутила кораблик, веером рассор`uв с него людей, бочки, ящики, обломки досок с бортов, не выдержавших бешеного напора…
Прежде чем кувырком погрузиться в морские глубины, Бласт снова вспомнил про Кайроса, чего не делал много месяцев.
– Всемилостивый Кайрос, – взмолился он отчаянно, – бог тончайшей грани бытия и небытия, дай мне счастливый случай исполнить то, что мне предназначено! Не пресеки тонкую нить сущего своим небрежным жестом! Спаси! Спаси меня!
И щедрым божественным повелением Бласту было подарено ещё несколько мгновений осознанной жизни. Но за них он пережил многое, многое! Угасающий волчий взгляд ещё успел рассмотреть сквозь толщу рассекаемой его звериным телом воды извилистую змееобразную белизну из последнего сна. Присмотревшись, насколько это было возможно, Бласт признал в извилистых белёсых переходах расходящиеся концентрами улицы затопленного города!