Та, что меня спасла

Ева Ночь

Тая

– Гинц?! – сейчас Альберт Викторович смотрит на меня по-другому. Не снисходительно и немного покровительственно, а заинтересованно и удивлённо.

– Бог мой, Тайна, только не говори, что ты и есть та самая жена, о которой судачат все, кому ни лень. В определённых кругах, конечно.

– Та самая, – вздыхаю. – Может, чаю попьём? Есть хочется жутко.

– Ты как в той известной присказке: дайте водички попить, а то так есть хочется, что негде переночевать.

– Слово в слово. И никуда от этого

не деться, – кручу я головой, подумывая, куда бы приткнуться. Эта квартира-студия, занимающая весь этаж, огромна. Здесь Аль работает, живёт, вдохновляется, впадает изредка в депрессии и любит это место странной любовью. – Может, мы всё же на кухню?

– Можно. В обморок только не падай, ладно?

– Меня трудно напугать или шокировать. Я детдомовка.

Не знаю, зачем напоминаю об этом. Он знает. Если помнит, конечно. Но, судя по всему, по каким-то причинам я Алю куда-то там запала. В душу вряд ли. В память – в самый раз.

На кухне, конечно, не творческий беспорядок, а самый настоящий срач. Очень меткое слово для увиденного. Но я и бровью не веду. Сметаю весь хлам со стола: тарелки – в мойку, всякие огрызки и ошмётки – в мусорный пакет. Чайник нахожу на холодильнике. В холодильнике – пусто. Шаром покати.

– Ну, в общем, да, – философски мычит Аль, глядя на мои потуги найти что-нибудь съестное. – Но прям щас в магазин я не помчусь. Даже ради такой высокой гостьи как ты, Тайна Гинц.

– На этот случай есть запасной вариант, – наливаю я в миску чистой воды для Че и достаю из своего рюкзака собачий корм, полбатона, кусок колбасы и сыра.

– Запасливая, – почти стонет Аль, – и, совершенно не стесняясь, ворует кусочки колбасы и сыра, пока я делаю нарезку.

Горячий чай, еда, компания – и уже тянет на откровения.

– Рассказывай, – подталкивает меня Альберт.

– Тебе с начала или с самого главного? – пытаюсь отмахнуться от неизбежного.

– С начала – там всегда всё самое интересное. В главном, как я понимаю, кроется свинья. Поэтому я не спешу увидеть её пятачок. Или хвостик. Предпочитаю наесться деликатесов, а только затем встать перед холодным блеском дула автомата.

Он понимает. Чувствует. И я не спеша рассказываю свою историю. Как работала официанткой в ресторанчике «Дон Кихота». Как завалила дорогую инсталляцию – чудо дизайнерской мысли. Как муж мой будущий возместил стоимость загубленного шедевра и купил меня у тётки, чтобы я стала его женой. Кажется, что всё это было давно. Я глажу голову Че Гевары, что примостился рядом и удобно устроил огромную умную башку на моих коленях. О детях и Эльзе упоминаю. О благотворительном бале и о том, что услышала там.

Я рискую, доверяясь почти незнакомому человеку. Я осторожно выбираю каждое слово. Не то, чтобы у меня не было выбора. Выбор есть всегда. Но если подозревать всех и каждого, не иметь возможности приобрести друга или союзника – значит остаться совершенно одиноким в мире, где за каждым поворотом ждёт тебя опасность.

– Только ты, Тайна, могла попасть в подобную передрягу. Не зря я до сих пор тебя помню из сотен лиц, что прошли перед глазами, – из хлебного мякиша Аль ловко лепит человечка. У него идеи живут на кончиках пальцев. – Абсолютно не удивлён. Любишь его? Этого мрачного типа?

– Люблю, – признаюсь сразу же. – И никакой он не мрачный, – защищаю мужа.

– Да видел я его, твоего Гинца. Дед Мороз ему родственник. Только влюблённая девчонка может видеть в этом куске льда что-то хорошее, светлое и доброе. В тебе живёт отблеск пионерских костров далёкого прошлого, Тайна. Таких, как ты, уже не делают. Сами рождаются раз в сто лет. Может, потому земля ещё и не рухнула, держится, старушка. Валяй уже своё главное.

– Если после всего рассказанного тебе захочется выставить меня за дверь, не стесняйся, – предупреждаю я его.

– Прохорова, – фыркает Аль, – не напускай трагичности и таинственности. А то у меня уже и колени трясутся, и руки. Видишь, сидеть на месте не могу от страха.

– Я должна предупредить, – гну своё. А то получится: ты пообещал, взял кота в мешке, а потом неудобно его будет выставить.

– Слишком болтливая дева с собакой – вот что досталось мне в мешке. Рассказывай уж своё главное. Переживу как-нибудь. И даже сердце не разорвётся – поверь.

– Я из дому ушла, – вздыхаю.

– И собаку украла, – фыркает Аль. Ему почему-то весело. Брови у него пляшут. Красивый чёрт. Смуглый до черноты, а лето недавно началось. А глаза зелёные выгодно смотрятся на его породистом лице. – Породистую. Элитную. Сколько там твой бегемот щенками стоит? Тысячу баксов? – клацает он телефоном. Видимо, ищет информацию.

– Меньше, наверное, – вздыхаю. – Это ещё не всё.

– Прохорова, ты рассказывай, рассказывай, я тебя очень внимательно слушаю. А если не запугиваюсь, так это не твоя проблема. Или твоя? Кто-то нанял тебя, чтобы проверить, насколько у меня нервы крепкие?

– Если честно, я ушла, чтобы остыть. Подумать. Побыть в одиночестве. То есть, это не побег в прямом смысле этого слова. Но кое-что изменилось. Мне надо спрятаться на время.

Аль смотрит на меня пытливо.

– Другими словами, ты хочешь сказать, что и по утрам с собакой гулять тоже мне?

– Что-то вроде того.

– Глупее не придумаешь, конечно. Как раз по псине тебя в первую очередь вычислят. Это не стандартная моська, каких куча в каждом дворе. Это такая собака-предатель, по которой тебя в два счёта найти можно.

– На Эдгара покушались, – признаюсь. – И последнее время я жила под охраной.

– А сейчас, значит, он отпустил тебя просто так? – закатывает глаза Аль.

– А я его не спрашивала. Ушла и всё. И, кажется, есть причины, чтобы я пока не возвращалась. Точнее сказать не могу. Эдгар попросил.