"Та самая Аннушка". Часть вторая: "Это ничего не значит"
Шрифт:
— И что в тебе такого особенного?
— Блин, солдат, не душни, а? Чтобы назвать, чем я отличаюсь от всех остальных бродяг Мультиверсума, пришлось бы сначала их всех перечислить. А нам пора на Дорогу. Поехали!
Внутри ёкнуло, машина подпрыгнула, упал туман.
— Мне бы не помешало такое перечисление, — признался я честно. — А лучше какой-нибудь справочник. С алфавитным указателем и сносками. Я столько всего услышал за последние дни, что в голове уже полная каша.
— Из меня хреновый лектор, — отмахнулась Аннушка. — Мало практики. По большей части, я мотаюсь в одиночку, а если попадаю туда, где люди, то ищу не умных разговоров,
— Я готов полностью взять на себя последнюю опцию, если ты употребишь освободившееся от поиска случайных партнёров время на моё просвещение.
— А если нет? Неужто откажешь девушке в интиме?
— Не откажу, — вздохнул я, — но тогда у тебя будет совершенно необразованный любовник.
— В этом деле образование не главное. Вон, смотри, левее, видишь? Нам туда.
— Не вижу, — сказал я, сбрасывая скорость. Туман сразу как будто навалился ближе.
— Не тормози, — одёрнула меня Аннушка, — просто смотри лучше. Это как бы эстакада, ну? Видишь? Давай, ты сможешь!
Тёмный силуэт, похожий на примыкание клеверной развязки, я увидел в последний момент и вписался в него с заносом, поставив внедорожник на два колеса. Туман пропал, небо моментально налилось синим, дорога пошла вверх и вынесла нас на прекрасное прямое шоссе.
Сзади, не просыпаясь, выругалась Донка.
— Ничего, — оптимистично сказала Аннушка, — научишься, какие твои годы.
— А твои какие, кстати?
— Отвали, солдат.
— Как скажешь.
— Блин, — она откинула спинку сиденья и развалилась, вытянув ноги под бардачок. — Не обижайся. Просто меня этим вопросом достали ещё сильнее, чем дурацким разлитым маслом. Я попробую объяснить, но один раз, чтобы к этому не возвращаться, лады?
— Весь внимание.
— Внимание держи на дороге, потому что я в этом срезе первый раз, и тут может быть что угодно. То есть вообще всё, я не преувеличиваю.
— Я слежу, а ты рассказывай, мне интересно.
— Не знаю, зачем я тебе это говорю, — вздохнула она, — обычно я с такими вопросами просто распосылаю подальше… В общем, солдат, дело в том, что возраст это… Ну, как бы фикция. Не спеши возражать, я серьёзно. Возраст — это не то, что случается с нами. Это то, что случается с нашим телом. Накопление опыта — не возрастной процесс. Возрастной — все эти отмирания клеточек, вымывания кальция, падение гормонального фона и прочие обидные штуки, которые проделывает над нами наша тушка. Если этой старой бестолочи дать то, что она хочет… — Аннушка ткнула пальцем назад, в сопящую там Донку, — она станет ровно той же дурочкой, что была в двадцать. Не старухой в молодом теле, а именно той самой молодой ебанашкой, которой была, когда мы познакомились. Да, знающей больше маршрутов, рецептов коктейлей, постельных поз и средств контрацепции, но и только. Мы куда больше завязаны на тело, чем нам хочется думать. Мы и есть оно, солдат.
— То есть я ещё более безногий, чем мне кажется?
— Типа того. А ещё мне ровно те же двадцать пять, на которые я выгляжу. Да, звучит самонадеянно, но это чёртов реальный факт. Я видела много всякого говна, но мы воспринимаем мир тушкой и реагируем на него тушкой. Эта реакция и есть мы. Всё остальное просто информация и опыт.
—
— Они влияют на то, из чего ты выбираешь, а не на то, как ты это делаешь. Я знаю больше способов развлечься в постели, чем в свои двадцать, но кто там со мной оказывается и почему, для меня до сих пор бывает сюрпризом.
— Например, я?
— Например, ты. Это, знаешь ли, не то, что я могла предположить, найдя тебя спящим в куче мусора. Так, ты что, не видишь, дорога поворачивает? Хороший был прямик, но он кончился. Погнали!
Мир моргнул, машина прыгнула, туман упал.
Следующую свёртку я увидел уже почти уверенно, повернул плавно, выскочил на приморское шоссе вдоль берега, слегка замусоренное, но вполне проезжее.
— Тормозни, — сказала Аннушка. — Искупаться хочу.
— Не опасно? Неизвестный мир…
— Всё опасно, что ж теперь дома сидеть? Забей, солдат, ты просто ещё не понял.
— Чего не понял?
— Когда идёшь незнакомым маршрутом, каждый переход — как сыграть в русскую рулетку. Что в новом срезе? Мороз? Радиация? Танк навстречу? Святые Хранители, а полиция? Не везде, знаешь ли, все передохли. Проведёшь остаток жизни в дурдоме, рассказывая врачам про Дорогу и Мультиверсум…
— И как же ты жива до сих пор?
— Как ты там это называл? Чуйка? Вот, она. У всех бродяг она есть, ты не уникум. Срабатывает не на все сто, но те, у кого не сработала, нам об этом уже не расскажут. Так что хватит рассуждать, вон съезд на пляж, рули туда.
Море оказалось тёплым, песок мягким, мы расстелили одеяло, и, накупавшись, занялись сексом, а потом уснули в тени машины.
Разбудила нас Донка, вылезшая из машины и потащившаяся нога за ногу к кустикам.
— Ты стонал во сне, солдат, — недовольно сказала Аннушка. — Опять сны?
— Угу, — внезапно разбуженный, я помню сон очень отчётливо. И не испытываю от этого никакого удовольствия.
— Война?
— И да… И… не знаю. Что-то большее, пожалуй. Это не воспоминания о войне, понимаешь?
— Не понимаю.
— Вот и я не понимаю. Это как бы… Её ожидание, что ли. Снятся разные места, но везде одно и то же — низкое, тяжёлое, тревожное небо и ощущение, что вот-вот начнётся. Вокруг люди, иногда знакомые, иногда нет, иногда вроде бы во сне я их знаю, но, проснувшись, не могу сообразить, кто это. Я говорю им: «Люди, сейчас тут будет жопа, надо валить!» — а они или кивают, но продолжают делать свои дела, или пытаются меня успокоить: «Да ладно, Лёха, фигня…» А я знаю, что беда рядом, что время уходит…
— Может, это чуйка твоя пытается до тебя достучаться?
— Надеюсь, что нет… — вздохнул я. — Потому что во сне я сначала дёргаюсь, всех тормошу, собираю вещи, а потом… Потом понимаю, что бежать некуда.
— Божечки, морюшко! — восхитилась вернувшаяся из кустов глойти. — А можно Доночка тоже искупнётся? Только вы не смотрите, а то я старенькая и страшненькая.
Она разулась и пошла к линии прибоя, на ходу избавляясь от одежды. Мы честно отвернулись.
— Выпить же у вас нету, конечно? — спросила бабуся, вернувшись. — А если есть, вы мне не дадите?