Табу на вожделение. Мечта профессора
Шрифт:
Услышав ее восторженный вопль, Марат что есть мочи стиснул руль своими грубыми ручищами. До боли. До хруста костяшек. До онемения в пальцах.
Проклиная весь белый свет, Каримов категорически запрещал себе смотреть в ее сторону. Но… Он догадался о намерениях Юли, едва она придвинулась ближе. Едва обхватила нежными ладонями его лицо и потянулась к щеке.
«Ты что творишь-то, дурочка? Сорвусь же!»
Внутренности скрутило тугим узлом от ее нечаянной, но столь желанной близости. От нежного аромата ее тела (проникшего в ноздри, просочившегося в легкие,
В металлические прутья, натянутые до предела точно струны.
Сердце надрывно загрохотало за ребрами. Ему стало жарко. Очень жарко.
В груди начал разрастаться пожар. Бесконтрольный. Беспощадный.
Сметающий все на своем пути. Условности. Причины. Сдерживающие факторы и рычаги. Все рухнуло. Ничего не осталось. Только жажда.
Примитивная. Пошлая. Грешная. Всепоглощающая.
«Не смогу. Не сдержусь. Не в этот раз. Не в этот. К дьяволу все! В самое пекло! Это сильнее меня! Чертов гений, говоришь? Нет, милая! Я — чертов идиот! Придурок, который сейчас сдохнет, если ты… остановишься!»
Но она не остановилась до последнего и практически поцеловала его в щеку.
«Нет! Не так! — мысленно взревел первобытный дикарь в нем. — Мне этого мало! Если и играть в твою игру, то… исключительно по моим правилам!»
Буквально за мгновение до ее прикосновения, Марат стремительно развернулся к ней лицом. А вот малявка среагировать должным образом не успела. Не ожидая такого откровенного подвоха, она машинально прижалась своими пухлыми губами прямо к его жесткому рту. И время остановилось.
Дышать стало трудно — воздух в ограниченном замкнутом пространстве загустел. Он гудел вокруг них, словно нашпигованный электричеством.
«Твою же ж…»
Это был конец. Конец всему. Рассудок окончательно отключился. Помутился. Отказался функционировать. Подчиняясь низменным инстинктам, вся жидкость, вся кровь, что была в его организме, резко устремилась к паху. К плоти, которая восстала почти в ту же секунду.
«Так не бывает! Не бывает! Сука! Да что в ней… что в ней особенного?»
Каримов невольно вздрогнул, ощущая, как по набухшим венам, по натянувшимся жилам заструился губительный ток. Будто острыми иголками тот нещадно жалил тело, пронзал окаменевшие мышцы, больно опалял кожу.
«Бл*дство!»
Цепляясь за последние крохи самообладания, Марат со всей дури ударил по тормозам, вжимая ни в чем не повинную железку практически в пол.
Гневно. Раздраженно. Проклиная и костеря все на этом белом свете.
Проехав по инерции не более пары метров, внедорожник с громким визгом остановился. Замер прямо посреди оживленной проезжей части. Но Каримову было плевать. На все. Мир снаружи перестал его беспокоить. Перестал существовать. Он сократился до объемов автомобильного салона.
Уменьшился до размера одного конкретного человека — его студентки.
Студентки, которая испуганно дернулась и попыталась отстраниться с выражением первобытного ужаса в бездонных шоколадных
«Я ненавижу тебя за это! — транслировал он девушке собственные мысли, испепеляя и одновременно пожирая Юлю одичавшим взглядом. — Ты — моя слабость! Ты заставляешь меня чувствовать себя безвольным щенком! Глупым юнцом! Одержимым идиотом! Ведь даже… зная о тебе… самые паскудные и мерзкие вещи, я ничего не могу с собой поделать! Ничего!»
Снаружи им громко сигналили возмущенные водители, ведь Каримов не соизволил даже аварийку включить. Но ему было не до них. Совершенно.
Сохраняя молчание, ибо в глотку точно битого стекла напихали, Марат сокрушенно покачал головой, шумно вдохнул и… схватил ее за шею, притягивая обратно. Возвращая свое личное пространство. К своей груди, которая грозилась в любой миг разорваться под мощными ударами вконец взбесившегося паскудного сердца. Издав утробный звук, отдаленно напоминающий животный рык, Каримов остервенело смял в кулаке ее густые шелковистые волосы. Кайфуя даже от столь невинного действа подобно конченому наркоману, он яростно обрушился на ее губы.
Жестко. Бескомпромиссно. Со всей страстью, на которую был способен.
Будучи явно обескуражена его голодом, его напором и жадностью, Юля тихонько застонала ему прямо в рот. Ее глаза (широко распахнутые и абсолютно охреневшие) посоловели. Лицо порозовело. А веки потяжелели, наливаясь свинцом. Медленно, миллиметр за миллиметром, она прикрыла их, инстинктивно обняла Марата за шею, притягивая к себе еще ближе, и… ответила. Пылко. Самозабвенно. Буквально млея от его прикосновений.
Да и могло ли быть иначе? Он готов был сожрать девчонку одними лишь поцелуями. Готов был присвоить и поработить ее. Лишить воли. Заставить подчиняться. Каримов то действовал страстно, нежно, растягивая удовольствие. То полностью терял над собой контроль, просто дурея от похоти. В те секунды Марат углублял поцелуи, полноценно властвуя в глубинах ее рта, и ревностно кусал ее губы, вынуждая недовольно хныкать.
Впрочем, эта маленькая бестия ничем ему не уступала. Потерявшись в ощущениях, она плотно прижималась к нему, впивалась ногтями в плечи, шею, голову и тоже не упускала возможности вцепиться в него своими зубами. Все, чего жаждал мужчина в такие моменты — разложить нахалку прямо здесь и наглядно продемонстрировать, для чего создана женщина.
— Марат… — судорожно всхлипнула Юля, хватая воздух открытым ртом, когда он (собственнически зацеловывая ее шею) скользнул рукой под тонкую блузку, под бюстгальтер и принялся умело перекатывать между пальцами ее чувствительный сосок. — Боже! Марат! Что ты…
«Дьявол, как же нежно она мое имя произносит! Я только от одного этого кончить могу! Черт подери, охрененная девочка! Сладкая малышка!»
— Ш-ш-ш! — мучительно скривившись, Каримов вновь заткнул ей рот поцелуем, чувствуя, что дуреет от кайфа. Что уплывает все сильнее и сильнее, теряя последнюю связь со своей человечностью. Что место цивилизованного человека занимает неудовлетворенный, жутко перевозбужденный самец.
«Будешь моей! Однажды. Ты. Будешь. Моей. Я заберу тебя у него! Заберу!»