Тачки, девушки, ГАИ
Шрифт:
Никто ведь, кстати, в Грузии не назовет нормального гаишника сотрудником дорожной полиции. Гаишник – он и в Грузии гаишник, как вы его ни называйте. И это лишний раз роднит грузин с нами. Все мы, водители, дети советского времени. Именно в нас, в отличие от других категорий граждан бывшей империи, еще осталось что-то человеческое с тех времен. И до сих пор оно нам не чуждо. Иначе мы бы не моргали на дороге друг другу дальним, предупреждая, что впереди – враг с радаром. Один грузин объяснил мне и этот феномен. Он достаточно поездил по Европе – и нет там
– Но ведь ты помнишь, кацо, что мы, граждане СССР, новая историческая общность, – говорил он мне.
– Какая же? – переспрашивал я, а то уже и забыл, честно говоря, все эти трогательные подробности.
– Советский народ, – терпеливо напоминал он чеканные формулировки из учебников советской истории.
Грузины к машинам до сих пор относятся так, как в Москве относились к своим четырехколесным друзьям только самые первые водители, вроде Адама Козлевича. Иметь машину в Грузии всегда считалось делом чести. Не иметь ее ты не мог, если претендовал на гордое звание человека, в котором все должно быть прекрасно, и прежде всего его машина. А мужчина, претендующий на то, чтобы чувствовать себя совершенным, идеальным, стопроцентным человеком, который достиг всех вершин – и человеческого духа, и материального благополучия, должен был ездить на белой «Волге». И они ездили. И ездят до сих пор.
На следующий день после моего приезда в Тбилиси другой водитель тоже сразу сказал, что играл в тбилисском «Динамо». Водил он, правда, гораздо хуже и не рисковал. Он отдавал себе трезвый отчет в своих возможностях и не преувеличивал своих заслуг. Он даже честно признался, что играл в дубле.
Москальская сага
Я ездил в командировку на Украину, там выбирали президента этой страны. В Киеве я жил в отеле «Лыбидь». От него до Крещатика, до майдана Незалежности, где последний месяц происходила вся жизнь этой внезапно развеселившейся страны, ехать минут десять. Я с другом сел в машину к человеку, который мне не понравился. Я не хотел с ним ехать. Я даже предложил ему 10 гривен, а не 20. На самом деле это стоило 20. Я хотел, чтобы он отказался нас везти. Но он согласился.
Я так и не понял сначала, чем он мне не понравился. Сидит человек, молчит. А я со своим другом разговаривал. Какое-то контрреволюционное поведение кандидата в президенты Ющенко мы обсуждали, что ли. Все он делал не так, как надо, чтобы оранжевая революция победила. Мешал он этой революции своей цивилизованной робостью, а не помогал. Вот об этом мы говорили.
Водитель слушал это все, а потом как взвизгнет:
– Ма-а-а-скали-и-и!
Он обратил на себя, конечно, внимание, передразнивая наше фирменное «а».
– Ну что вы к нам лезете?! Заработали на нас свои бабки, и давайте езжайте к себе в Москву!
Я очень удивился.
Формально он был прав. Мы действительно залезли к нему в машину. Но зарабатывал-то на нас сейчас он. Такие, как он, приезжают из Киева в Москву и там тоже зарабатывают на нас.
Я говорю:
– Останови,
Он так удивился, что я его назвал другом, что начал тормозить. И вообще, он перестал говорить. Просто затормозил.
– А что? Я же вас везу, – буркнул он вдруг, когда я уже дверь открыл.
Я говорю:
– Да хочу подышать свежим воздухом.
– Ну, понял, – неуверенно отвечает он.
– А то здесь воняет, – говорю.
– Чем? – удивился он.
– Гнилью, – говорю я ему.
Просто я очень завелся, когда меня заподозрили в том, что я на украинских выборах заработал денег. Ведь я не заработал.
Но все-таки мне показалось мало того, что я ему сказал.
– Ты тоже выходи, – говорю.
– Зачем? – спрашивает он.
– Выходи, узнаешь.
Он категорически отказался выходить.
– Не вижу, – он сказал, – смысла.
То есть драться за свою националистическую идею он бы не стал. Не видел смысла. И испугался.
Тогда я ему говорю:
– Ну-ка, скажи, что ты часто ошибаешься в людях.
– Бывает.
– Извинись.
– Перед кем? – переспрашивает он. – Перед москалем?
– Ну да, – говорю. – Я же москаль.
– Извини.
Я даже подумал, не доехать ли все-таки с ним до майдана. Но тут мне стало казаться, что в салоне и правда чем-то воняет, и я вышел.
На следующий день мне надо было улетать в Москву. Я уже выходил из гостиницы, когда понял, что мне чего-то не хватает. Я начал обшаривать джинсы и куртку и быстро понял, чего именно. У меня не было паспорта. В нем лежали и документы на машину: права, техпаспорт. То есть этих документов у меня теперь тоже не было.
Я пропустил свой рейс на самолет. Я искал паспорт. Я обшарил не только джинсы и куртку, но и весь этот город. Не таким уж большим он оказался. Не было нигде паспорта. Мне было очень противно. Я бесился потому что во всем был виноват только я сам. Это отвратительное чувство.
Потом о моей беде узнали мои друзья в Москве. Я ничего у них не просил, но мне позвонил один человек и спросил, хочу ли я улететь из Киева сегодня ночью.
– А это будет легально? – спросил я.
– Не совсем, – ответил он. – Ну, то есть почти. В общем, как тебе объяснить… Все будет решаться на уровне среднего звена…
Мне стало страшно, и я отказался.
Потом позвонил еще один человек и начал решать эту же проблему совершенно легально. Но легально не получилось. И я понял, что я из Киева никогда никуда не уеду. Я смирился с этим.
Потом прямо в номер позвонил один человек. Его звали Сашей. Он работал таксистом. Он сказал, что сегодня утром нашел на заднем сиденье своей машины паспорт на мое имя. В паспорте было еще много документов. Его почему-то особенно заинтересовал пропуск в Верховную раду. Это был для него, по-моему, самый главный документ. Он отзывался о нем с огромным уважением.
Когда мы встретились, я узнал в нем того человека, который извинялся передо мной. И он узнал во мне человека, который заставил его извиняться.