Тагу. Рассказы и повести
Шрифт:
Татачиа Сиордиа тщательно обыскал Вардена и, не найдя того, что искал, рассвирепел:
— Подлец! Куда дел прокламации? Думаешь, не найду?! Найду, большевик проклятый! Меня не проведешь! Сиорд я Татач!
Гвардейцы молча шли по переулку — успех дела, в котором они только что участвовали, не радовал их. Не велика радость таскать из огня каштаны для этого подлеца Сиордиа.
— Замучились мы с этим разбойником, — сказал один из гвардейцев.
— Да, набегались.
— Зря столько патронов спалили. Разве в него попадешь. Не разбойник это, а черт.
— Знаете, ребята, на разбойника
— Вот и я говорю, не разбойник, а черт.
— Да и на черта он не похож, — сказал Орлов.
— А на кого же? — с непонятным для себя страхом спросил Джвебе.
— Не знаю, на кого. Но, во всяком случае, ни на разбойника, ни на черта. Просто это был уставший, очень уставший человек. Он еле на ногах держался.
Взводный Татачиа Сиордиа приволок Вардена во двор общинного правления и бросил в конюшню.
Варден упал на грязный, воняющий конской мочой пол и некоторое время лежал неподвижно. Не раз в бою глядел он смерти в лицо, не раз пуля обжигала кожу, пролетая мимо виска, не раз зловеще шелестели над его головой осколки снарядов. Был и полевой суд, и смертный приговор, и побег за час до казни… Но никогда он так не падал духом. Ему казалось, что он проявил неосторожность и беспечность, а он не имел права быть беспечным.
В конюшне было темно, и только через небольшое зарешеченное окошко в дверях падал на пол квадратик лунного света. Но и его не видели затуманенные безмерной усталостью глаза Вардена.
"Сколько я уже тут, — подумал Варден, — час, день, неделю?" Он начал терять ощущение времени. "Это очень плохо, когда теряешь ощущение времени", — подумал он. Вдруг кто-то спросил его:
— Кто ты?
Варден сразу узнал голос паромщика.
— Бахва!
— Жив, Варден! — с радостью воскликнул паромщик и застонал.
— Взяли, значит, тебя, Бахва?
— Взяли.
— Били?
— Били, но слава богу, дух пока не вышибли. Этот проклятый взводный меня прикладом карабина колотил. Ударит и требует: скажи, кто это у тебя на пароме был? Я молчу, а он говорит: можешь молчать, паромщик, нам и так известно, что это был вовсе не разбойник Чуча Дихаминджиа, а большевистский комиссар Варден Букиа. Ну, я им и говорю: раз вам известно… А он меня снова прикладом, да как завизжит: сдеру, говорит, тебе шкуру с ног и покрою твою голову. Вот какую хреновину он мне пообещал.
— Ух ты, какой грозный! — рассмеялся Варден.
— Ты смеешься, Варден, а я, поверишь, рукой не могу шевельнуть… живого места не оставил на мне, гад. Кто его таким породил? Голосок бабий, а силища — медвежья. А где тебя поймали?
— У школы.
— А Беглар и Джвебе знают, что тебя поймали?
— Откуда им знать. Они вообще, наверное, не знают, что я жив.
— Родители никогда не теряют надежды на это, Варден.
Варден помолчал, думая о своих родных. Мало радости он дал в своей жизни матери и отцу. Вот и сейчас так вышло… хотелось порадовать их, но не удалось. Варден вздохнул и спросил:
— Так согнали вас с земли Чичуа?
— А ты откуда знаешь?
— В лесу встретил сына Авксентия Коршиа.
— Кочоиа?
— Да, так он себя назвал. Отца его, оказывается, из-за земли убил Джогориа Хвингиа.
— Несчастный Авксентий. А этот, Кочоиа, очень хороший мальчик, умница.
— Все ненавидели Джогориа Хвингиа, — сказал Варден.
— Поплатился он за Авксентия.
—
— Арба, полная кукурузы, переехала через него. Два дня промучился и отдал дьяволу душу. И представь себе: никто из деревенских не пришел на его похороны.
Варден опять надолго умолк.
Бахва ворочался с одного побитого бока на другой, охал, стонал.
— Так, значит, поднял отец деревню? — спросил Варден.
— Не всю деревню, Варден. Не всю. Филиппа за ним пошел, а также Эсебуа и Коршиа. Как ни отговаривал твоего отца учитель, а Беглар ни в какую… Да тебе лучше знать нрав твоего отца.
— Знаю, — улыбнулся в темноте Варден. — Значит, он все такой же?
— Ничуть не изменился.
Выполняя распоряжения члена учредительного собрания, почти до самого утра работали гвардейцы, приводя в порядок школу: поломанные парты починили, вместо сожженных принесли скамьи и стол, дырку в классной доске заделали воском. И двор тоже привели в полный порядок: его чистенько — нигде не соринки — подмели, ворота навесили, а поваленный кое-где штакетник поставили и подперли новыми кольями. Татачиа Сиордиа чуть ли не лопнул от злости, так не по душе была ему эта работа, но что поделаешь, если начальство блажит. И взводный срывал свою злость на гвардейцах.
Председатель общины Миха Кириа и капитан Вахтанг Глонти стоят на балконе под небольшим школьным колоколом и в который уже раз — с Евгением Жваниа шутки плохи: этот из-за любой мелочи поднимает шум на весь мир! — придирчиво оглядывают двор. Может, что упущено? Лица у обоих — и у капитана, и у председателя общины злые. Замордовал их член учредительного собрания. И поспать некогда, и поесть некогда, все дела и дела.
— Похоже, все в порядке, — сказал председатель.
Капитан поглядел на часы.
— Ровно восемь.
— Значит, пора, — сказал Кириа.
Глонти поднял руку и ударил в колокол. Над деревней поплыл его веселый звон.
В узкой, длинной, как вагон, комнате сидел за столом учитель и читал газету "Эртоба" [33] . Крупные, броские заголовки сообщали и призывали: "Военные порядки в телефонно-телеграфной сети", "Товарищи рабочие! Беритесь за оружие и пополняйте ряды народной гвардии и армии!" "Призыв председателя правительства Ноя Жорданиа". Учитель отложил "Эртобу" в сторону, взял газету "Сакартвелос республика" и принялся читать сводку генерального штаба. Она начиналась словами: "Грузинский пролетариат защищает границы своей страны и будет бороться за идеалы демократии и социализма!"
33
"Община".
Учитель отложил и эту газету. И вдруг насторожился. В комнату проник голос школьного колокола. Учитель поспешно встал и отворил окно — в комнату ворвался веселый, праздничный звон. Тридцать лет слышит его Шалва и все тридцать лет радуется ему. Учитель почувствовал, как вливаются в его измученное, уставшее сердце сила и бодрость. Он забыл о газетах, которые только что так волновали его, забыл обо всем, что терзало в это утро его мозг и душу, и осталось только одно: надо начинать урок. Учитель снял со стены шапку, взял со стола тетради и поспешил в школу.