Тагу. Рассказы и повести
Шрифт:
В обычное время, зная, что Павле мастер преувеличивать, односельчане шутили: если Павле сказал девять, раздели эти девять на девять, и не ошибешься.
Знали односельчане и то, что трусливый и жадный Павле побоялся пойти за Бегларом, а когда соседи стали делить землю Чичуа, чуть не лопнул от зависти. Словом, трусишка, лгун, завистник этот Павле, но сейчас он, похоже, правду говорит. Некоторые еще по привычке сомневаются:
— При чем тут деревня, Павле?
— Мы ничего дурного не делали, Павле!
Но Павле не сдавался:
— Я свое сказал — остальное
— Он, как всегда, из мухи слона делает, — крикнула какая-то женщина.
— Ладно, мне не верите и не верьте. Ну, а пушке тоже не верите? Или у вас уши ватой забиты? — злорадно усмехаясь, сказал Павле, и все задумались, приумолкли. И в самом деле: с Павле еще можно было спорить, в его словах можно было сомневаться, но то, что по деревне стреляли из пушек, было неоспоримо. А вот кто стреляет и за что стреляет, этого еще никто толком не знал. И словам Павле о том, что гвардейцы стреляют, по-прежнему не верили.
Инда взглядом спрашивала Джвебе: почему палят по нашей деревне и о чем это толкует Павле? Неужели он правду говорит о гвардейцах?
Что мог ответить Джвебе? Он сам не знал. Когда отряд отправляли в поход, гвардейцам сказали, что по уезду рыщут большевистские банды, грабят деревни, громят общины, убивают женщин и детей. И Джвебе был рад, что идет защищать своих земляков от разбойников. Но почему же тогда пушка его отряда бьет по его родной деревне?
У Инды глаза расширились от удивления и страха. Гвардеец стоит перед ней, гвардейцы бьют по деревне из пушки, гвардейцы грозятся не пощадить ни одного человека, ни женщин, ни детей. И все из-за той проклятой, помещичьей земли.
— Отец… Наши отцы там, Джвебе.
Джвебе был так расстроен, что даже не понял, о чем это говорит Инда.
Инда повернулась и побежала туда, откуда пришла, побежала к парому, к отцу. "Гвардейцы… Джвебе гвардеец… Джвебе хочет разорить деревню, — подумала она и, чтобы не закричать об этом вслух, зажала рот рукой. — Джвебе, Джвебе! Твой отец заставляет нас пахать землю Чичуа, чужую землю, проклятую землю, пусть она сгорит! Беглар никому не поверил. Учителю не поверил, никому. И всех нас погубил… всех погубил!"
Она побежала к реке. Паром был привязан у того берега, и Инда, не задумываясь, бросилась в бурлящую воду. Течение подхватило ее, но девушке все же удалось выбраться на берег.
Пахари видели, как Инда борется с рекой, что ее сносит вниз по течению, что, выбравшись на берег, она и шагу не может сделать от усталости, и побежали ей навстречу. Наверное, Инда знает, что там стряслось, в деревне, знает, на чей дом упали снаряды, знает, кто стрелял, с какой стороны пришла беда.
Впереди всех бежал Иванэ. Его испугал необычный поступок дочери. Может, дома что случилось, может, с детьми? Только Шалва и Беглар не сдвинулись с места. От взрыхленной земли поднимался и медленно, словно нехотя, таял в прозрачном воздухе теплый и влажный пар.
Иванэ подбежал к дочери и вовремя подхватил ее. Она уже не держалась на ногах.
— Что с тобой, дочка? Что стряслось? Да говори же!
— Гвардейцы, — задыхаясь, проговорила Инда. — …Хотят
— Какой Джвебе, дочка?
"Гвардеец Джвебе, — хотела сказать Инда. — Нет, не Джвебе, — и помутневшими от слез глазами оглядела отца и крестьян. — Нет, не Джвебе", — Перед глазами Инды возникло бледное, как полотно, лицо Джвебе. Инда зажмурилась.
— Нет, это не он, отец! Не Джвебе!
Когда Инда побежала к парому, Джвебе бросился к Павле, стащил его с лошади и вцепился в горло:
— Повтори, что ты сказал, поганец? Убью! Душу из тебя вытрясу!
Павле корчился, старался высвободиться из рук Джвебе, но это ему не удавалось. Джвебе все крепче и крепче сжимал его глотку. У Павле глаза на лоб полезли, и он слова не мог вымолвить, а Джвебе все требовал: "Повтори, повтори!"
Люди с недоумением глядели на Джвебе: никто не мог понять, откуда он здесь появился и что ему нужно от Павле. Наверно, потому, что парень был в обычной, бедной деревенской одежде, односельчане не сразу вспомнили, что он теперь не просто Джвебе Букиа, а гвардеец. Но, прежде чем люди вспомнили об этом, Джвебе оттолкнул Павле, кинулся к своей лошади, вскочил в седло и сорвался с места. Люди отбежали к краю дороги и, когда Джвебе проскакал и скрылся в проулке, снова сгрудились.
— Откуда здесь взялся Джвебе Букиа?
— Что ему нужно от Павле?
— Господи, да он чуть не задушил Павле.
Подбежали к Павле, стали приводить его в чувство. Кто-то отер с его лица пот, кто-то стал растирать шею, кто-то принес воды и плеснул в лицо. Павле сперва никак не мог вздохнуть, он все облизывал посиневшие губы и моргал глазами, затем, немного придя в себя, несмело огляделся и, убедившись, что Джвебе поблизости нет, пробормотал со злостью:
— Вот кто хочет вас перебить — сын большевика Беглара Букиа.
— Что ты болтаешь, проклятый Павле?
— Сын нашего Беглара, Джвебе, хочет вас перебить.
— Беглар там за наши права хлопочет, а ты тут на него наговариваешь, балаболка?
— Да он не хотел пускать сына в гвардию.
— Ох, и ядовитый у тебя язык, Павле!
— Твоей правде и то не поверишь, Павле!
Все загалдели, отвергая слова Павле, не принимая их, отбрасывая прочь. Не может сын Беглара Букиа пойти против народа.
— Ой, чтоб мне ослепнуть, как же это я не узнала Джвебе? — воскликнула женщина с младенцем на руках.
— Не в своем ты уме, Павле, — укоризненно покачал головой тот, кто остановил его лошадь.
— Слава богу, что Беглар не слышит, как ты говоришь о его сыне. Он бы тебе язык вырвал.
— Человека с таким языком и придушить не грех.
— Не человек ты, а чирий на теле, Павле.
— А что я такого сказал? — подскочил Павле, ворочая жилистой, как у петуха, шеей. — Прочистите-ка уши, люди! Из пушек палят, убивают вас, а вы, черт вас побери, все еще не верите мне.
— Сын Беглара не станет нас убивать, — сказал крестьянин, остановивший лошадь Павле.