Таинственная история заводного человека
Шрифт:
— Конечно, смерть вдовы — скорее удар по нашим оппонентам, чем по нам. Признание матери, произнесенное лично, было бы очень трудно опровергнуть в суде. Теперь же мы сможем представить его как вздорный слух.
— А этот человек, утверждающий, будто он ее сын, был с ней в момент смерти? — спросил Бёртон.
— Нет. Он уже в Лондоне. А сюда приедет завтра днем.
— Что с сэром Альфредом? — вмешался Суинберн. — Ему уже сообщили?
Полковник Лашингтон кивнул:
— Час назад. Боюсь, это сильный удар по его нервам. Сейчас
— Прошу прощения, о чем речь? — спросил Хокинс.
— О, обычная чепуха о проклятии Тичборнов, — ответил Лашингтон. — В высшей степени вздор и галиматья, вне всякого сомнения! Молодой Альфред вбил себе в голову, что дом посещает призрак. Можете себе представить? Призрак, будь я проклят!
— Ну и ну! Необходимо не дать ему упомянуть об этом в суде. После этого никто не поверит ни одному его слову!
— А вдруг это правда? — спросил Суинберн. Бёртон ткнул поэта пальцами под ребра.
— Нет, полковник, — ответил Бёртон, — я не видел призрака женщины, плавающего в воздухе, и, откровенно говоря, даже не ожидал увидеть. Однако и на склоне холма, и на озере я видел великолепный ползучий туман.
— Ах, да, — сказал Лашингтон, — самый обыкновенный случай. Туман, вот и всё. Он поднимается с Карачек и сползает вниз. Покрывает озеро.
— Очень интересно! — воскликнул Бёртон. — Он что, образуется только над Карачками? Не над другими пшеничными полями?
— Так оно и есть. Тот самый случай. Странно, если подумать. Не знаю, почему. Что-то, связанное с положением полей, возможно. Вы ели?
— Нет.
— Как и мистер Хокинс. И, если подумать, я тоже. Полагаю, завтрак не помешает, даже такой поздний. Что вы скажете? Чашка чая, по меньшей мере, да? Поддерживает силы.
Позже, когда Лашингтон и Хокинс работали в библиотеке над судебным делом, Бёртон и Суинберн сидели в курительной и обсуждали поэму Тичборна.
— Я совершенно уверен, что «чернющий глаз, как у самой Мабеллы»— это ссылка на Глаз Нага, — объявил Бёртон.
— Не могу не согласиться, — сказал Суинберн. Потом передразнил Лашингтона: — Или нет? Я не знаю!
— Прекрати, Алджи.
— Конечно. Или конечно нет. В зависимости от обстоятельств.
Бёртон вздохнул и, безнадежно покачав головой, продолжал:
— И, как мне кажется, значительная часть первой строфы относится к Карачкам.
Суинберн кивнул:
— «Миледи»и «скован цепью Дара».Быть может, «покрыт слезами, что из глаз текут»— это намек на туман?
— Не знаю. Но мне так не кажется. А что вот с этой строчкой: «От чертовых проклятий
— Ее проклятие: семья должна выдавать Дар вечно, иначе останется без наследника, — заметил Суинберн. — Но вспомни: Дар привлекал в имение орды бродяг. Может, именно это и имеется в виду: одно проклятие влечет за собой другое?
— Возможно. Но «недовольству бедных нет предела».Недовольству! Почему бедняки должны быть недовольны бесплатным зерном? Нет, Алджи, это не то. — Королевский агент зажег спичку и прикурил от нее уже третью манильскую чируту за день. Суинберн сморщил нос. — Если алмаз закопан под Карачками, — задумчиво сказал Бёртон, — то «побольше ешь, коль хочешь обнажить»становится указанием: обнажишь сокровище, если съешь зерно.
— Или сожжешь его.
— Верно. Но сейчас, когда пшеница только начинает расти, семья ни за что не позволит нам уничтожить урожай — хотя бы из-за того, что тогда невозможно будет выдать Дар. Впрочем, мы ничего не потеряем, если прогуляемся там. Заодно свежий воздух пойдет нам на пользу.
— Это уж точно, — заметил Суинберн, выразительно глядя на зажженную сигару.
Где-то через полчаса королевский агент и его помощник встретились под входным портиком. Оба надели твидовые костюмы, высокие сапоги, теплые матерчатые кепки и взяли с собой трости. Они уже спустились по лестнице, когда их окликнули:
— Эй, джентльмены, вы не будете против, если я к вам присоединюсь?
Оказалось, что это сэр Альфред; его изможденное лицо, красные глаза и седые волосы резко выделялись на фоне темного траурного костюма.
— Вовсе нет, — ответил Бёртон. — Мои соболезнования, сэр Альфред, мы слышали новость.
— Мать жила только ради брата, — ответил баронет. Они спустились к дороге и пошли по ней. — Когда он пропал, она очень быстро состарилась. В последний раз, когда я видел ее, она была очень слаба. И если прохвост, выдающий себя за Роджера, действительно тот, за кого себя выдает, тогда я с полным основанием могу обвинить его в ее кончине. Если же нет — а я по-прежнему считаю, что нет, — тогда я смогу обвинить его вдвойне. Я чувствую, что внутри, в сердце своем, она знала, что этот мужлан — самый обычный самозванец. И умерла от разочарования: я в этом полностью убежден.
— Но разве перед смертью она не утверждала, что ее старший сын вернулся?
— Утверждала. Последняя надежда несчастной, сломленной горем женщины. А куда мы идем? Просто гуляем?
— Я хочу взглянуть на Карачки и понять, почему туман поднимается только от них, а от соседних полей — нет.
— Ах, да. Загадка, верно? Я и сам часто спрашиваю себя об этом.
От края пшеничного поля все трое пошли вдоль его правой границы, отмеченной низкой изгородью.
— В этом году будет хороший урожай, — сказал Тичборн. — Посмотрите на яркую зелень всходов!