Таинственная невеста
Шрифт:
Мурин покачал головой.
— Досадно. А я был уже под впечатлением, что вы знаете, кто это сделал.
— Не знаю.
Лицо Аркадия исказила насмешливая и жалкая гримаса:
— Может, это сделал я? А?
— Возможно.
Глаза Аркадия ошеломленно прояснились. Такого ответа он точно не ожидал. Мурин спокойно продолжал:
— А возможно, Елена Карловна покончила с собой.
— Самоубийство?
— Она поняла, что загнана в угол. И, будучи неумной, не смогла придумать выход.
Глаза Аркадия блеснули:
—
Мурин изучал его лицо. Ответил уже в дверях:
— Боюсь, свою тайну эта особа унесла в могилу, — поклонился, сбежал по ступеням крыльца.
— И это все, что вы можете сказать? — крикнул Аркадий ему вслед.
Глава 12
Ветка выпала, когда он расстегнул куртку. Мурин услышал легкий стук. Посмотрел вниз. Миша — мальчик, который отпер ему, — тоже. Мурин поднял ее. Повертел в пальцах. Она обсохла и теперь казалась еще более мертвой, чем когда он ее подобрал в саду Юхновых.
— Вот что, Михаил, принеси-ка мне стакан или кружку… с водой! — Ибо Мишу как сдуло. — Холодной!
А то еще притащит кипяток.
Мурин послушал. Дом был тих. Престарелые сестры то ли легли подремать, то ли ушли в гости. Мурин малодушно понадеялся на последнее: пусть их там заодно и просветят о последних потрясающих новостях. У самого Мурина уже не было сил говорить о Юхновых. Даже думать о них.
В том, что известие о внезапной кончине Елены Карловны, расцвеченное изумительными деталями, уже полетело по улицам, не минуя ни один благородный энский дом, он не сомневался. Зря, что ли, у Юхновых столько прислуги!
Мурин босиком пошел через комнаты. Дом был протоплен. Приятно было чувствовать тепло пола. В своей комнате она нашел толстые шерстяные носки, натянул их и повалился на кровать, закинул руки за голову.
В дверь постучали.
— Войди!
По ручке ударили с той стороны. Миша толкнул дверь ногой, вошел, в руках у него был поднос, на котором стояли пустой стакан и графин с водой. Так как руки были заняты, Миша вильнул, лягнул дверь, чтобы прикрыть. Прошествовал с самым серьезным видом к столу. Поставил поднос.
На вид мальчику было лет десять. Волосы обстрижены в кружок. Он ждал, не прикажет ли барин еще чего.
Мурину захотелось сделать что-нибудь любезное.
— Хочешь саблю дам подержать?
— Нет.
— Нет? Да брось. Барыни не узнают. — Мурин поднялся, спустил ноги.
Сабля со всей сбруей висела на ширме.
— Я им ни слова, — заверил Мурин.
— Не. Не надо.
— Робеешь?
— Нет. Не хочу.
Мурин уже снял ножны и обернулся удивленно.
— Саблю не хочешь?
Миша кивнул. Вид у него в самом деле был не робкий.
— Это еще почему?
Мальчик ответил спокойно:
—
Мурин почувствовал, как у него загорелись щеки.
— Я тоже. Но…
Но не нашел, что сказать. Миша был прав. Либо ты не одобряешь убийство, тогда зачем тебе оружие? Либо признай, «…que toi aussi tu es un monstre». Мурину стало тошно, он ощутил внутри бескрайнюю холодную и печальную пустоту. Печальную и привычную.
— Есть долг воина, — повторил Мурин то, что повторяли все. То, что полагалось.
Миша не ответил.
— Я просто думал, все мальчики хотят быть гусарами.
Миша покачал стриженой головой.
— А кем ты хочешь стать?
«Лакеем? Кучером?» — усмехнулся про себя.
— Ботаником.
— Бо-таником?!
— Угу. Как барыня.
Мурин успешно проглотил все, что не следовало адресовать детским ушам, и заметил только:
— Но ты же не барин.
— Нет. Этого не нужно. Барыня говорит, что вольного письма достаточно.
«Госпожа Козина! Вот так вольтерьянка и фармазонка».
— Так ты теперь вольный?
— Нанят госпожою Козиной за жалованье. К вашим услугам.
— Ну и ну.
— Что ж вас удивляет, сударь?
— Да у вас тут в Энске, гляжу, Liberte, Egalite, Fraternite. Почти что.
— Прошу меня извинить, я владею только немецким.
«Гляди в оба, брат, не то господин Коловратов тебя за шпиона примет», — сострил Мурин мысленно. Но воздержался вслух.
— Зачем тебе немецкий в Энске-то?
— В Энске, может, и не надо. А в Дерптском университете многие интересные курсы читают только на немецком.
— А, — только и сказал потрясенный Мурин.
«Ну да, — сообразил, — свои письма шведским профессорам госпожа Козина, поди, не по-русски строчит». Он положительно утратил дар речи.
— Чего-нибудь еще изволите?
— Благодарю, сударь. Теперь уж я сам. Egalite, как говорится.
Мальчик поклонился. Не по-крестьянски, а как вполне светский человек. Видимо, это тоже была заслуга госпожи Козиной, как сам Миша — ее творением.
Мурин поклонился в ответ. Миша вышел.
«Une femme formidable», — все не мог унять изумление Мурин. Эксцентричность энских типов не имела границ.
Мурин поставил стакан на подоконник. Взял за горлышко графин.
Едва он остался наедине, сознание собственной неудачи навалилось на него.
Ну, посмотрел он на брата и сестру, и что? Много чего. Еще понять бы это все.
Татьяна была убеждена в том, что ее мнимая невестка — та, за которую себя выдавала. Убеждена — или просто хотела, чтобы Мурин так думал?
Татьяна свалилась в обморок при виде мертвой Елены Карловны. Может, была потрясена. А может, понимала, что неверная реакция в такой миг может ее выдать. Вот и прибегла к обычной дамской уловке: самоустранилась. Бряк — и взятки гладки. Не докажешь же, что обморок — ненастоящий.