Таинственный доктор
Шрифт:
Если, взглянув на карту, всякий может без малейшего труда составить себе представление о сражении при Вальми, то с не меньшей легкостью, рассматривая карту, можно вообразить себе и сражение при Жемапе.
Мы уже сказали, что австрийская армия располагалась на холмах, тянущихся амфитеатром от Жемапа до Кюэма.
Замысел Дюмурье остался прежним.
Генералу Дарвилю, занимавшему правый фланг близ Фрамри, было приказано выступить на рассвете и занять высоты позади Монса — единственное место, куда могли бы отступить австрийцы.
Бернонвиль, стоявший рядом с Дарвилем, должен был двинуться прямо на
Кавалерия была готова поддержать пехоту, а артиллерия — обстреливать редуты и подавлять их огонь.
Значительный резерв, состоявший как из пехотинцев, так и из кавалеристов, в любую минуту мог выступить вперед по берегу речушки Вам.
С обеих сторон сигнал к атаке подали пушки; тотчас, согласно приказу, Феро и Бернонвиль перешли в наступление: первый намеревался атаковать с правого фланга Жемап, второй — напасть с фронта на Кюэм.
Однако ни одна из этих атак не увенчалась успехом.
Пробило одиннадцать; вот уже три часа французы и австрийцы сражались друг с другом в густом тумане; когда же туман рассеялся, стало очевидно, насколько мало продвинулись вперед наши войска. Для того чтобы выгнать австрийцев из Жемапа, необходим был один из тех людей, которые готовы, услышав приказ «Ступайте и отдайте свою жизнь!», ринуться в бой и без колебаний отдать жизнь ради победы.
В распоряжении Дюмурье такой человек имелся — это был Тувено.
Миновав Кареньон, он заставил замолчать вражеские пушки и увлек за собою весь корпус Феро; под командой Тувено французские солдаты, пригнув головы, со штыками наперевес, под звуки фанфар пошли в атаку на австрийцев.
Тем, кто находился в долине, туман не позволял разглядеть наших солдат, и об их продвижении они могли судить лишь по звукам музыки — торжественным мелодиям, которые, казалось, прокладывали дорогу сынам Франции. Время от времени музыку заглушал грохот канонады, но в перерывах между залпами над долиной по-прежнему плыла грозная «Марсельеза», которой суждено было сопровождать взятие всех европейских столиц.
Впрочем, музыка эта звучала все глуше и глуше, доносясь откуда-то издалека; французы наступали успешно, и Дюмурье понял, что настало время выпускать юного герцога Шартрского. Колонна, которую возглавлял принц, двинулась вперед и очень скоро наткнулась на бригаду, приведенную в замешательство внезапным появлением на монской дороге австрийской конницы.
Видя, что бригада эта во главе с командующим ею генералом отступает, слуга Дюмурье бросился к ним под неприятельским огнем и пригрозил генералу, что, в случае если тот не будет исполнять свой долг, он, слуга, не снимая ливреи, заменит солдатам командира; одним словом, слуга пристыдил генерала и понудил его наступать. В этот-то миг к месту происшествия и подоспел герцог Шартрский; собрав под своими знаменами всех беглецов, он нарек воссозданный батальон «Жемапским», спешился, так как конь его не мог одолеть чересчур крутого подъема, и во главе новоявленных героев устремился вперед под огнем вражеской артиллерии. Так он дошел до самой деревни Жемап, выгнал оттуда австрийцев и на окраине деревни соединился с отрядом Тувено.
Меж тем Дюмурье, встревоженный событиями, происходящими на левом фланге, взял сотню кавалеристов и вместе с ними двинулся в направлении Жемапа; однако на полпути к вершине он встретил герцога де Монпансье: брат послал его к главнокомандующему с сообщением, что Жемап взят.
Сверху Дюмурье было видно, что войска, атакующие Кюэм, не знают, на что решиться; Бернонвилю преграждал путь тройной ряд редутов, однако к тому времени, когда Дюмурье спустился в долину, Дампьер уже устремился вперед, фланговый полк последовал за ним, а затем на штурм пошли волонтеры.
Им удалось снести первый ряд укреплений, но, увы, остальные два ряда оставались невредимыми; вражеские снаряды по-прежнему косили наших солдат. На мгновение волонтерам показалось, что их нарочно собрали в этом месте, дабы уничтожить всех разом. Прибывший Дюмурье увидел, что настроены они взволнованно и мрачно, кое-кто уже толковал об измене. Единственное, в чем черпали силу два якобинских батальона, был тот факт, что по соседству сражался батальон с улицы Менял, состоявший исключительно из жирондистов; якобинцев ободряло, что политические соперники подвергаются такому же беспощадному обстрелу, как и они сами. Вдобавок рядом сносили тяготы боя старые солдаты, уже много лет сражавшиеся под началом Дюмурье, и их пристальный взгляд заставлял новобранцев храбриться, несмотря ни на что.
Тем временем Дюмурье, уверившись в том, что на левом фланге дела идут превосходно, счел необходимым совершить рывок на правом фланге и устремился туда.
Казалось, имперские драгуны только и ждали этого мгновения: всей своей массой они обрушились на парижскую пехоту, рассчитывая смять и уничтожить ее; однако во главе пехотинцев встал сам Дюмурье с саблей наголо.
— Стрелять только с двадцати шагов! — крикнул он. — Всякий, кто откроет огонь раньше, — трус!
Все услышали этот приказ, и все его исполнили; французы позволили коннице, под которой дрожала земля, приблизиться на расстояние двадцати шагов, и лишь после этого три батальона открыли огонь. Тела двухсот лошадей и трехсот человек, сраженных пулями, послужили нашим пехотинцам своеобразной баррикадой; тотчас же, не оставляя тяжелой кавалерии противника времени для воссоединения, французы бросили в бой легкую кавалерию, которая устремилась вслед за драгунами и преследовала их до самого Монса.
Меж тем Дюмурье затянул «Марсельезу», а идущие в наступление батальоны подхватили ее.
Воодушевление охватило всех французов до единого: они двинулись на вражеские штыки с гимном свободе на устах. Каждый сознавал, что весь мир следит в этот час за ним и его собратьями, и каждый вел себя как герой.
В несколько минут оба вражеских редута были взяты, канониры заколоты подле орудий, а венгерские гренадеры перебиты прямо на позициях.
Дюмурье остановился лишь на Кюэмских холмах, подобно тому как Тувено и герцог Шартрский остановились лишь на высотах Жемапа.