Таинственный доктор
Шрифт:
К несчастью, Дарвиль плохо понял приказ, предписывавший ему занять те холмы, по которым австрийцы должны были отступать; он остановился в Бертатмоне и без всякого смысла палил оттуда по неприятельским редутам.
Жак Мере, не имея никакого определенного задания, появлялся всюду: его видели и на левом фланге вместе с Тувено, и в центре с герцогом Шартрским, и с Дюмурье во время наступления на редуты.
На следующий день все три командира лестно отозвались о нем в своих рапортах.
Когда обе стороны закончили счет потерям,
Впрочем, битва при Жемапе имела последствия куда более серьезные. Дело нового мира, рассмотренное при
Вальми судом первой инстанции, подверглось при Жемапе вторичному рассмотрению; приговор остался в силе.
При Вальми победу одержала армия.
При Жемапе победил народ.
Жемап открыл эру французской пехоты.
При Карле V лучшими в мире пехотинцами были испанцы.
При Фридрихе Великом — пруссаки.
После Жемапа первенство перешло к французам.
Со времен Жемапа вино и водку, которыми взбадривали войско перед боем другие народы, заменили нашим солдатам два патриотических гимна.
В боях на равнине солдат вела вперед «Марсельеза».
Брать редуты помогало «Дело пойдет!»
Так и не дождавшись завтрака, наши солдаты, голодные и холодные, проведшие промозглую ноябрьскую ночь среди болот, затянули песню — и победили.
В два часа дня стало очевидно, что мы победили на всех направлениях; тогда наши солдаты замолчали и вспомни-, ли, что устали и хотят есть.
Они сели на землю и потребовали хлеба.
Им дали хлеба и пива — ровно столько, сколько нужно, чтобы не умереть с голоду.
Главное, что впереди до самого горизонта простирались прекрасные равнины Бельгии, а за ними — весь мир.
Я побывал не только на месте битвы при Вальми, но и на месте сражения при Жемапе.
В Вальми не осталось других памятников, кроме могилы Келлермана, завещавшего, чтобы его похоронили на том месте, где он одержал великую победу.
В Жемапе нет вообще ничего.
Впрочем, разве удивительно, что Франция повела себя со своими сынами так неблагодарно? Все смертные имеют двух матерей: ту, что дала жизнь каждому, и ту, что дала жизнь всему народу.
Той матери, что дала жизнь смертному, платят любовью.
Той матери, что дала жизнь народу, платят не только любовью, но и собственной кровью; это священный долг, не нуждающийся в благодарности.
Но неужели Бельгия, с которой мы никогда не были связаны узами долга, но которой тем не менее даровали свободу, не могла почтить память наших солдат хотя бы скромным надгробием?
Из камня, который должен был пойти на это надгробие, бельгийцы изваяли льва и установили его близ Ватерлоо. Лев этот угрожает Франции!
Гордыня пигмея, неблагодарность исполина!
XXXVII. СУД
Дюмурье послал Жака Мере в Париж, поручив ему представить Конвенту юного Батиста Ренара, который собрал и повел в бой одну из бригад, не дав солдатам отступить и броситься врассыпную.
Жак выехал 6 ноября в три часа, мчался без остановки всю ночь и 7 ноября прибыл в Париж с тем, чтобы порадовать Конвент известием вожделенным, но невероятным.
— Граждане представители народа, — сказал он, — я, совсем недавно возвестивший здесь о победе при Вальми, прибыл, чтобы поздравить вас с победой при Жемапе; за четыре часа наши отважные солдаты взяли позиции, считавшиеся неприступными.
— Как же они это сделали? — спросил председатель Конвента.
— С песней на устах, — отвечал Жак Мере.
— Чего же хочет генерал в награду для этих храбрецов?
— Хлеба и башмаков.
Восторг овладел всеми сердцами; пушки Дома инвалидов словно по волшебству начали пальбу; с молниеносной скоростью весть о победе облетела весь Париж.
Парижан, лишь наполовину успокоенных победой при Вальми, которая избавила их от пруссаков, охватила безумная радость.
Дома украсились гирляндами фонариков, люди высыпали на улицы и под колокольный звон двинулись к Тюильри.
Мари Жозеф Шенье, член Конвента, сочинил по окончании заседания первую строфу своего гимна:
Победа с песней нам откроет все заставы…
Меюль положил этот гимн на музыку.
Жак Мере держался с обычной скромностью и постарался, чтобы все лавры достались юному Батисту Ренару. Он описал его подвиг со всем красноречием, на какое был способен; он показал, что у Ренара под ливреей слуги скрывалась душа солдата, и уверил всех присутствовавших, что нынче во Франции исполнено величия все, вплоть до сердец наемников.
Члены Конвента поняли, что их долг — возвысить того, кто уже возвысился сам; они единогласно присвоили Ренару звание капитана.
После этого заседание Конвента пошло своим чередом.
В день когда Конвент услышал о победе при Вальми, он провозгласил Республику; в день когда Конвент узнал о победе при Жемапе, он постановил предать суду короля.
Затем события начали развиваться все более и более стремительно.
Генерал Дюмурье занял Брюссель.
Конвент издал декрет, обещавший помощь и поддержку всем народам, которые желают свергнуть свои правительства.
Да позволит мне читатель сделать замечание, которое я не дерзнул бы поместить ни в одном романе, кроме этого, и ни в одной газете, кроме газеты «Век».
Те, кто внимательно читал мои книги, не могли не обратить внимания на то, как усердно стараюсь я вводить в мои романы события французской истории и как сильно расширили эти романы, пользующиеся немалой популярностью, познания народа.
Мишле, мой учитель, человек, которым я восхищаюсь как историком и — скажу больше — как несравненным поэтом, сказал мне однажды: «Вы поведали народу о его истории больше, чем все историки, вместе взятые».