Таинственный остров (иллюстр.)
Шрифт:
Так продолжалось два, три года. Айртон, подавленный одиночеством, не сводивший глаз с моря, чтобы не пропустить корабль на горизонте, спрашивал себя, скоро ли кончится время искупления, и страдал так, как никто до него не страдал. О, как ужасно одиночество для души, терзаемой угрызениями совести! Но судьба, видимо, считала, что несчастный еще недостаточно наказан, ибо он понемногу начал сознавать, что становится дикарем. Он чувствовал, что мало-помалу превращается в животное. Он не может сказать вам,
— Мне незачем говорить вам, господа, что Айртон или Бен Джойс — это я.
Сайрес Смит и его товарищи при последних словах Айртона поднялись на ноги. Трудно выразить, до чего они были взволнованы. Перед ними обнаружились такие страдания, столько горя и отчаяния!
— Айртон, — сказал Сайрес Смит, — вы были большим преступником… но вы искупили свои преступления. Айртон, вы прощены. Хотите ли вы быть нашим товарищем?
Айртон попятился.
— Вот моя рука, — сказал инженер.
Айртон бросился к протянутой руке, и крупные слезы потекли у него из глаз.
— Хотите жить с нами? — спросил Сайрес Смит.
— Мистер Смит, оставьте меня еще ненадолго одного! — ответил Айртон. — Оставьте меня в этом доме в корале.
— Как вам будет угодно, Айртон, — ответил Сайрес Смит.
Айртон собирался уже уходить, когда инженер задал ему последний вопрос:
— Еще одно слово, друг мой. Если вы хотите жить в одиночестве, то почему же вы бросили в море тот документ, который навел нас на ваши следы?
— Документ? — повторил Айртон, видимо, не понимая, о чем с ним говорят.
— Да, документ, закупоренный в бутылку, которую мы нашли. В нем указывалось точное местоположение острова Табор.
Айртон провел рукой по лбу. Подумав немного, он сказал:
— Я никогда не бросал в море никаких документов.
— Никогда? — воскликнул Пенкроф.
— Никогда.
Сказав это, Айртон поклонился, направился к двери и вышел.
ГЛАВА XVIII
— Бедняга! — сказал Герберт, который бросился было к двери, но возвратился, увидев, что Айртон соскользнул по веревке подъемника и исчез в темноте.
— Он вернется, — сказал Сайрес Смит.
— Черт возьми, мистер Сайрес, — воскликнул Пенкроф, — что же это все означает? Как! Не Айртон бросил в море бутылку? Но в таком случае — кто же?
Можно смело сказать, что моряк имел все основания задать этот вопрос.
— Это сделал он, — сказал Наб. — Но только несчастный был уже наполовину помешан.
— Это единственное объяснение, друзья мои, — с живостью подхватил Сайрес Смит. — Теперь я понимаю, почему Айртон мог точно указать местоположение Табора: ведь после событий, которые предшествовали его высадке на остров, он не мог не знать его координат.
— Однако, заметил Пенкроф, — как могло случиться, что бумага не пострадала от сырости, если Айртон писал ее лет семь-восемь назад, когда он еще не превратился в животное?
— Это доказывает, — ответил инженер, что Айртон лишился рассудка гораздо позже, чем он полагает.
— Да, это, должно быть, так, иначе происхождение документа необъяснимо, — сказал Пенкроф.
— Действительно, совершенно необъяснимо, — ответил инженер, которому явно не хотелось продолжать этот разговор.
— Но сказал ли нам Айртон правду? — спросил моряк.
— Да, — ответил журналист. — История, которую он рассказал, правдива от начала до конца. Я хорошо помню, что в газетах писали о попытке Гленарвана и о результатах, которых он достиг.
— Айртон сказал правду, — прибавил Сайрес Смит. — Не сомневайтесь в этом, Пенкроф, так как он был слишком беспощаден к себе самому. Когда человек так себя обвиняет, он не лжет.
На другой день, 21 декабря, колонисты спустились на берег и не нашли там Айртона Айртон ночью отправился в свое жилище в кораль, и колонисты сочли за лучшее не докучать ему своим присутствием. Время должно было совершить то, чего не могли сделать никакие настояния.
Герберт, Пенкроф и Наб вернулись к своим обычным занятиям. В этот же день Сайрес Смит и журналист сошлись за общей работой в мастерской Труб.
— Знаете, милый Сайрес, сказал Гедеон Спилет, — ваше вчерашнее объяснение по поводу бутылки нимало меня не удовлетворило. Как можно допустить, что этот несчастный написал записку и бросил бутылку в море, но не сохранил об этом ни малейшего воспоминания?
— Бутылку бросил не он, дорогой Спилет.
— Значит, вы думаете…
— Я ничего не думаю, ничего не знаю! — прервал журналиста Сайрес Смит. — Я только присоединяю это событие к тем, для которых пока не имею объяснения.
— Поистине, все это невероятно, Сайрес, — сказал Гедеон Спилет. Ваше спасение, ящик, выброшенный на песок, приключения Топа и, наконец, бутылка. Неужели же мы никогда не узнаем разгадку этой тайны?
— Узнаем, хотя бы мне пришлось для этого перерыть самые недра острова! — с живостью ответил инженер.