Таинственный след
Шрифт:
— Петрушкина ни на минуту не выпускайте из виду. Он тоже действует, я уверен.
— Теперь этим делом займется Байкин.
— Кожаш с ним не справится. Не по зубам ему орешек, почему не поручить наблюдение капитану Карпову?
— Петрушкин хорошо знает Карпова. Они раньше встречались у озера. А мясокомбинат как раз рядом с участком лейтенанта Байкина. На его визиты мало кто обратит внимание.
В это время зазвонил телефон. Кузьменко поднял трубку:
— Слушаю вас!
Звонил Колпашников. Он искал старшего лейтенанта Майлыбаева.
— Тебя парторг спрашивает, — сказал Кузьменко Талгату. — Объясни ему все. Не горячись только. Криком тут не поможешь. Я должен ехать сейчас в Покровку. Прошлой ночью там обокрали сберкассу. Вернусь — сяду писать объяснительную. Ни минуты свободной!
В дверях Майлыбаев столкнулся с Байкиным. Веселый, самоуверенный, он, не задерживаясь, прошел к столу майора, протянул ему руку.
— Здравствуйте, Петр Петрович! Как дела? — просто и фамильярно заговорил он. Потом уселся в кресло, закинув ногу на ногу. Кузьменко сухо сказал, глядя вниз:
— Вам известно, что вы получаете новое задание? Прошу вас отнеситесь к нему со всей серьезностью.
Байкин еще не знал о решении полковника и спросил:
— Что это за поручение?
— Старший лейтенант Майлыбаев отстранен от работы. Вы будете выполнять его задание. Начальник управления приказал поручить его вам. Будете вести наблюдение за Петрушкиным и Масловой, не выпуская их из виду.
Узнав, в чем дело, Байкин пришел в восторг.
— Полковник сам говорил мне: «Затянули мы это дело, Кожаш. Не возьмешься ли ты за него?». Я сначала не дал согласия, но сегодня он еще раз вызвал меня, просил, уговаривал, ну я и не стал возражать.
Кузьменко хорошо знал, что полковник не беседовал с Байкиным и не вызывал его, но промолчал. Его охватил тяжелый стыд за другого человека. Тщеславие и бахвальство были ненавистны ему. Говорят, стыд — это гнев на себя. Но тут был стыд за этого молодого человека, стыд и чувство брезгливости. Кожаш ничего не замечал. Перед ним открылись блестящие перспективы. Теперь он покажет, на что способен! А что способен он на многое, он успешно сумел доказать.
— Вы о Петрушкине не беспокойтесь. Куда ему, калеке безрукому, деваться? Убежать ему некуда. Я его из-под земли достану, со дна морского, с облака сниму!
— Как раньше ходили по поселку, так и продолжайте. Они могут заподозрить неладное. Никакой самодеятельности!
— Я уже работаю в этом учреждении больше десяти лет. Слава богу, работу знаю, как свои пять пальцев. Надеюсь, что справлюсь не хуже других.
— Я не говорю сейчас о том, справитесь вы или не справитесь с заданием. Я хочу напомнить вам, что задание является серьезным и ответственным.
— Я только что был в республиканском управлении милиции. Там ведь работает лучший друг моего брата. Уж такие они дружные, даже завидно. Семьями дружат, в гости друг к другу ходят. От него я слышал: будут нас разбирать за то, что затянули дело Матрены Петрушкиной. До самого комиссара дошло. Впечатление у всех неважное, мнение тоже. Но я им сказал, что в управлении много работников и зачеркивать их деятельность и огульно чернить людей нельзя. Пусть найдут виновных и накажут, это другое дело. Прислушались к моим словам.
Майор не обращал внимания на болтовню Кожаша. Он снова напомнил ему о задании.
— Верю, что вы возьметесь за дело со всей серьезностью. Сначала внимательно ознакомьтесь с материалами, поговорите с Талгатом.
— Все сделаю, можете не беспокоиться.
Выйдя из управления, Байкин направился прямо в поселок мясокомбината. На встретившегося в коридоре Талгата он взглянуть не соизволил, а побеседовать да расспросить и вовсе не пожелал. Просто не снизошел — и все.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Солнце палит нещадно. Кажется, что его золотые лучи превратились в языки обжигающего пламени. Зной держится, несмотря на то, что день клонится к вечеру. Горячие краски густеют, небо становится розовым, золотым, алым, пурпурным. Кажется, земля изнемогает от жары, дышит с трудом, как и жители, покинувшие на это время улицы и площади.
Петрушкин пропустил уже два своих дежурства. Кузьменко узнал об этом в отделе кадров мясокомбината. Болеет, сказали ему. Проверили. Да, у Петрушкина действительно есть бюллетень — прямо в кабинете врача с ним случился приступ эпилепсии. Теперь он вообще никуда не выходит. На улице даже перестал появляться, калитка заперта. Во дворе и в доме все словно вымерло.
Кузьменко, хоть и видел все это своими глазами, не очень-то поверил. В управлении по телефону он вызвал к себе Байкина. С тех пор как Кожаш был допущен к оперативной работе, в здании управления ему выделили отдельную комнату. Когда Кузьменко приказал ему явиться, Кожаш помедлил с ответом, как человек, думающий, идти или не идти.
— Прямо сейчас? Ну ладно, — наконец сказал он лениво и повесил трубку первым. Он не спешил, заставил-таки майора подождать. Явился с недовольным и усталым видом, словно его оторвали по пустякам от важной и срочной работы.
Кузьменко не смотрел на Кожаша, боясь дать выход раздражению. Выходки Байкина ему основательно надоели. Вот и сейчас — уселся без разрешения в кресло, скрестив ноги, как обычно. Нелепая, вызывающая поза невоспитанного человека. Ждет, когда заговорит Кузьменко.
— Человек, за которым вы наблюдаете, не показывается целую неделю. Никакого повода проникнуть к нему в дом у нас нет. Он может обернуть все против нас же. Вот, мол, я болею, при смерти, а мне и тут покоя не дают! Думаю, что вам будет удобнее навестить его.
— Сейчас идти?
— Вы участковый, и никто ничего странного в вашем визите не усмотрит.
— Я выполняю сейчас задание полковника. Вот его закончу, тогда возможно...
Полковник Даиров не любил давать какие-либо поручения сотрудникам, не ставя в известность их непосредственных начальников. Он всегда в таких случаях выяснял в отделе степень занятости того или иного сотрудника, советовался. Зная об этом, Кузьменко засомневался в словах Кожаша, но что у него за поручение, не спросил.