Таинственный след
Шрифт:
— Сейчас это невозможно.
— Почему?
— Петрушкин болен, не встает с постели.
— А вы сами верите в это?
— Я верю врачам. А у него есть бюллетень.
— Я с врачами спорить не собираюсь, Петр Петрович. Последнее слово, конечно, за ними. Однако надо проверить. Это не повредит. Я всегда так делаю после того, как у меня сбежал труп.
— То есть как это? Мертвец убежал?
— Не верите? Был со мной такой случай, — и майор Бугенбаев рассказал интересную историю. — Возможно, Петрушкин и не владеет таким искусством, как мой «беглый труп», однако следует установить истину. Когда вы вызовете к себе Петрушкина, пожалуйста, сообщите мне. Будем допрашивать вместе. У нас есть кое-какой материал. Надо бы сопоставить с вашими данными.
— Хорошо, я вам позвоню, — сказал Кузьменко, находясь все еще под впечатлением рассказа майора.
— Буду ждать.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Через неделю после этого Петрушкину закрыли бюллетень, и он вышел на работу. От болезни не осталось и следа. Он выглядел посвежевшим, словно вернулся из дома отдыха. Свою клочковатую бороду он аккуратно подстриг, оставив только на подбородке, усы тоже были приведены в порядок. Он словно помолодел, лицо стало открытым, даже симпатичным. В таком виде он и пришел по вызову в управление милиции.
Майор Бугенбаев решил допросить Петрушкина сам и поэтому сидел в кабинете Кузьменко. Увидев здесь незнакомого человека, Петрушкин остановился и попятился назад.
— Это вы будете гражданин Петрушкин? — спросил Насир, резко подавшись всем корпусом вперед и глядя пристально на вошедшего.
Петрушкин замялся.
— Да, это я... Начальник вызывал, вот я и пришел. Торопился, места себе не находил, чувствовал, что ждет меня здесь радостная весть. А что же это он? Сам же вызывал...
— Майор вас вызывал, чтобы обрадовать?
— Да нет, я уж так болтаю. Ерунда это. Несбыточная надежда.
— Можно узнать, если не секрет?
— Я старуху потерял, такое несчастье случилось...
Насир усмехнулся:
— Вы о какой старухе говорите? Не о своей ли жене? Я об этом слышал. Очень интересно. Как это вы ее потеряли?
— Это долгая история, — глубоко вздохнул Петрушкин. — Я об этом писал уже в заявлении. Там все сказано.
— Услышать от самого человека лучше, чем узнать из написанного. Если вам не трудно, расскажите, пожалуйста.
— Если вам нравится бередить чужие раны, ладно, я расскажу, — грустно сказал Петрушкин. Прямо на глазах он превращался в придавленного горем человека. Он повторил то же самое, что говорил и раньше, уже известное милиции, повторил добросовестно. Насир его не перебивал. Наоборот, сделал вид, что слушает с интересом. Когда Петрушкин закончил рассказ, он сказал:
— Очень жаль, что Матрена Онуфриевна до сих пор не отыскалась. А что вам говорил товарищ Кузьменко?
— А что он мне может сказать? Все ищет, кажется. Я-то обрадовался, думаю, зря вызывать не станет. Все не оставляю надежду, пусть даже слабую. Он, оказывается, вам ничего не говорил.
В кабинет вошел майор Кузьменко. Бугенбаев, делая вид, что слушает Петрушкина, старательно сравнивал каждую черточку сидящего перед ним человека с фотографией Курта Штерна, карателя из зондеркоманды СС 10-А. Он проделывал это не спеша, тщательно.
Увидев холодное и строгое лицо Кузьменко, Петрушкин испугался:
— Товарищ начальник, вот я пришел по вашему вызову...
— Когда приступили к работе?
— Три дня назад.
— Мы говорили, чтобы вы сразу нам сообщили, как только выйдете на работу. Почему не пришли?
— Болезнь отпустила, а слабость еще держалась. Вот и не давали врачи покоя, каждый день к ним ходил на процедуры да разные анализы. Что поделаешь, здоровье дороже золота.
— Если так заботитесь о здоровье, то зачем же вы без спроса пользуетесь чужой машиной? А если бы случилось что-нибудь?
— Какая машина, товарищ начальник?
— А вы и забыли?
Петрушкин покачал головой:
— От милиции, видать, ничего не скроешь.
Если возникали какие-то вопросы по делу Матрены Онуфриевны, майор приходил к Петрушкину сам. Специально к себе не вызывал. Поэтому, получив повестку, Петрушкин испугался. Теперь, поняв, что ему ставят в вину лишь угон машины, он успокоился.
— Я ведь старый шофер, товарищ начальник, конечно, в прошлом. Но зато какой был шофер! Ну, вы-то знаете натуру настоящих лошадников и шоферов. Увидев новенькую, сверкающую лаком машину, я, признаться, не выдержал, допустил мальчишество. Ах, думаю, красавица, прокатиться бы разочек на тебе, погонять бы с ветерком, а там пусть хоть в Сибирь. Вот и сел я в нее, это правда. Готов отвечать по закону, если виноват. Ни на кого не обижусь. Я сейчас кровью плачу, сами знаете. Думал, немного развлечет меня это поездка.
— А вы случайно сапожником не были? — вступил в разговор Насир.
— Война заставила многих сменить трудовые профессии. На фронте тракторист становился танкистом, офицером, а скотник командовал ротой. Был у нас комиссар батальона. Ох и умел человек говорить! Чисто соловей был! Уж так говорил! Я-то думал вначале, что он большой работник, а он оказался всего-навсего учителем.
— А сейчас он в какой школе работает?
— В прошлом году умер. Сам я его хоронил. — Петрушкин бросил исподлобья взгляд на Насира. — А шофером я на войне стал. Водил любую машину, какая в руки попадется. Никто и не требовал прав.
— А права вы потом получили?
— Я вожу машину не хуже здоровых, но кто мне даст права, калеке? У нас ведь сейчас больше верят бумаге, чем живому человеку.
Кузьменко поставил стул и сел рядом с Насиром. Бугенбаев выдвинул ящик стола. Там лежало много фотографий деталей человеческого лица, лба, глаз, носа, щеки, подбородка. Хоть и принадлежали они, видимо, разным людям, но были очень похожи. Кузьменко, чтобы отвлечь Петрушкина, сказал:
— Я вас слушаю, Андрей Алексеевич, рассказывайте.