Таинственный труп

Паро Жан-Франсуа

— А, господин маркиз! Разве вы не знаете, что нынче молодые женщины предпочитают фараон и бириби? [12] Вот две игры, в которые мы играем во время карнавала, и за них мне гораздо более признательны, чем ежели бы я дал еще два роскошных бала!

Он усмехнулся, и по этой усмешке Николя комиссар узнал его. Он попал на улицу Гренель, в особняк Бонак, а его собеседник был не кто иной, как граф Крейц, посланник шведского короля в Париже.

— Если вы хотите выйти, — произнес граф, распахивая окно, — веревка готова.

12

Модные в то время карточные игры.

Николя

подошел к окну, вскочил на подоконник, схватился за веревку и спрыгнул в пустоту. Пытаясь упереться ногами в стену, он почувствовал, что веревка дрожит, как если бы вверху кто-то пытался ее перерезать. Его охватил страх. Он крутился, вцепившись руками в жалкое вервие. Чувствуя, что веревка поддается и он вот-вот рухнет на каменную мостовую, он с ужасом ждал неизбежного конца… Сверху на него в упор смотрело ярко нагримированное лицо. Где он видел его раньше?..

— Отец, пора собираться.

В изумлении увидев перед собой лицо Луи, он почувствовал, как его сковала судорога и пальцы впились в ладонь. Снова Морфей, этот насмешливый утренний божок, сыграл с ним злую шутку.

— Который час?

— Пять утра, отец. Через полчаса нас будет ждать экипаж.

Николя заметил, что проведенная, как он полагал, без сна ночь нисколько не отразилась на молодом человеке. В этом возрасте бессонные ночи почти не оставляют следов. Эта мысль привела его в некое замешательство.

— Вы не ночевали дома.

Он ни о чем не спрашивал, просто говорил как равный с равным.

Луи лукаво посмотрел на него.

— А вы отправили за мной своих шпионов?

— О, если бы! — с такой же улыбкой ответил Николя. — Тогда бы мне не пришлось задавать тебе нескромные вопросы.

— Значит, надо отвечать, даже если придется нарушить другое обещание, столь же священное, как священна для меня ваша воля.

Николя задумался: с кем и каким обещанием мог быть связан его Луи? Чей авторитет был в глаза его столь же велик, как авторитет отца? Правду говорят, сыновья старят отцов задолго до наступления старости.

— Но скажите мне, ради всего святого, что за власть поставила вас перед таким выбором? Насколько мне известно, вы никогда не страдали от отсутствия здравого смысла.

Он не любил семейные перепалки, воскрешавшие в нем его детские горести и угрызения, особенно когда он вспоминал свою последнюю встречу с отцом в замке Ранрей.

— Такая, какую вы, полагаю, готовы признать: власть матери над сыном.

— Власть матери? Что это значит?..

Его внезапно охватило странное чувство.

— Моя мать сейчас в Париже, и я всю ночь проговорил с ней, рассказывая о себе и о…

Нежная усмешка промелькнула на его губах.

— …и о вас, отец мой, ибо она очень за вас волнуется.

Николя хотел сказать, но сын быстро схватил его за руку.

— Нет, не говорите ничего, дайте мне рассказать все до конца. Два дня назад, будучи в Версале, я получил письмо, где мать сообщала мне о своем приезде в Париж. Она приехала, чтобы закупить кружева для своей модной лавки в Лондоне. Ей очень хотелось обнять меня, но она не желала стеснять меня своим присутствием. Поручение госпожи Кампан предоставило мне возможность встретиться с ней.

— И где она остановилась?

— Не знаю, надо ли…

Похоже, сын не склонен раскрывать свои секреты.

— Впрочем, довольно. Вы и так сказали достаточно, к тому же у меня есть возможность самому это узнать. Ваша мать дорога мне, и я не прощу себе, если, зная, что она здесь, не попытаюсь увидеться с ней.

Его слова обрадовали сына.

— Она еще три дня будет жить на улице Бак, там, где прежде была ее лавка, теперь принадлежащая новым владельцам.

— Значит, у нас есть время съездить в Версаль. Я вам очень признателен, Луи, за вашу искренность. Будьте уверены, ваша мать непременно оценит ее, и я сделаю для этого все возможное.

Оставшись один, он под неодобрительным взором Мушетты, которая, в предчувствии его отъезда,

укоризненно мяукала, быстро справился с туалетом. Вскоре появился Пуатвен, а за ним с трудом волочащий лапы Сирюс; слуга доложил, что карета на подходе. Через несколько минут отец и сын, борясь с ледяным ветром, пересекли утопавшую во мраке улицу Монмартр и сели в карету.

Новость, сообщенная Луи, требовала тщательного осмысления. Закрыв глаза, Николя снова увидел перед собой страдальческое лицо Антуанетты, представшее перед ним в нижней галерее Версаля. В тот день он был холоден и раздражен и с тех пор не переставал винить себя за это. На самом деле ему не в чем было ее упрекнуть, разве только за то, что она долго скрывала от него существование Луи. Но даже это она сделала, заботясь о нем, ибо не хотела навязывать ему сына. Жизнь сыграла с нею злую шутку, заставив ступить на кривую дорожку, однако при первой же возможности она вновь встала на праведный путь. Всегда держась на расстоянии от порока, она среди превратностей судьбы сумела сохранить чистоту. Отойдя в сторону, она добровольно согласилась со всеми условиями, выдвинутыми Николя, склонилась перед его волей. Она всегда умела справляться с трудностями, не теряя ни чести, ни прямоты. Тогда в чем заключается его превосходство, которым он невольно хвастался перед ней? Его отправили в Париж, не спросив его желания; он остался и стал своим в мире власть имущих. Очень скоро он познакомился с изнанкой этого мира. Величественные здания не вводили его в заблуждение: за их пышными фасадами, как и всюду, процветало преступление. Если он навсегда запретил своему критическому уму судить о поступках короля, то, сталкиваясь с преступлениями, совершенными сильными мира сего, он не мог не соглашаться с самой едкой критикой Бурдо.

Сегодня, когда он пользовался привилегией рождения, преимуществами должности, а также особой близостью к королю, он продолжал задаваться вопросом: а чувствует ли он свою принадлежность к придворному обществу? Он с легкостью усваивал правила политеса, привычки, обычаи, иногда даже находя в этом удовольствие. Не отличаясь ни особой сдержанностью, ни скрытностью, он всегда сохранял дистанцию; не приемля ни лицемерия, ни надменности, ни напыщенности, он сумел сохранить в чистоте душу, не идя на компромиссы. Он дал себе труд быть собой, а остальное за него сделала судьба. Всем, чем наделила его природа, он обладал в избытке, хотя он и не просил об этом.

Он внимательно относился к окружающим, но его сочувствие шло рука об руку с отчужденностью и одиночеством. Не обделенный счастьем, он не привык на него рассчитывать, хотя иногда пытался удержать его или поймать на лету. Счастье всегда являлось неожиданно и пребывало эфемерным, словно ослепительный луч солнца. Осознав, что от размышлений об Антуанетте он незаметно перешел к мыслям о самом себе, он упрекнул себя за эгоизм.

Резвые лошади размеренно трусили в утреннем мраке; выпавший снег заглушал стук колес и смягчал тряску. Николя не открывал глаза. Хотел ли он таким образом избежать разговора с сыном, сообщившим ему о приезде в Париж Антуанетты? Он и сам не знал. Чем старше становился Луи, тем чаще беседы их сводились к легкой болтовне о лошадях, конюшне, охоте и придворных новостях. Разумеется, он продолжал щедро одаривать сына советами, но сейчас сын жил в Версале и имел собственных начальников, которым не мог не подчиняться. Теперь оба зависели от своих обязанностей по службе, и эта сходство положений могло не только послужить темой для разговора, но, возможно, и упростить их общение. Он часто сравнивал свои отношения с Луи с отношениями, которые когда-то установились у него с маркизом де Ранреем. Маркиз всегда отличался безоговорочностью суждений и не терпел ни возражений, ни дискуссий. Сурово произнесенное слово воина обладало непререкаемостью истины. С собственным сыном Николя не мог использовать подобный образец поведения, ибо он не соответствовал его характеру; вдобавок он до сих пор неуверенно чувствовал себя в роли отца, доставшейся ему достаточно поздно.