Таинство девственности (сборник)

Фрейд Зигмунд

Не думайте, что я глух к вашей критике. Я знаю, как трудно избежать иллюзии; быть может, и надежды, в которых я признался,– иллюзорной природы. Но я настаиваю на разнице. Независимо от того, что они не грозят карой людям, их не разделяющим, мои иллюзии не столь непогрешимы, как религиозные, не носят характера бредовой одержимости. Если опыт – не мне, а другим моим единомышленникам, уже после меня, – покажет, что мы заблуждались, мы от наших ожиданий откажемся. Примите же мою попытку за то, чем она является. Психолог, не обманывающий себя относительно того, как трудно в этом мире разобраться, старается судить о развитии человечества на основе тех трех пониманий, которые он приобрел изучением психических процессов у отдельного человека в период развития этого последнего из ребенка во взрослого. И при этом ему приходит в голову убеждение, что религию можно сравнить с детским неврозом; и он достаточно оптимистичен, чтобы предположить, что человечество преодолеет эту невротическую фазу подобно тому, как дети перерастают свой подобный этому невроз. Эти умозаключения из индивидуальной психологии, может быть, недостаточны, перенесение их на человеческий род неоправданно, оптимизм не

обоснован; всю эту неопределенность я признаю. Но часто нельзя удержаться, чтобы не сказать того, что думаешь, в качестве извинения приводя то, чему не приписываешь большего, чем оно заслуживает.

И еще на двух пунктах я должен остановиться. Во-первых, слабость моей позиции не означает укрепления вашей. Мне думается, что вы защищаете проигранное дело. Мы можем сколько угодно подчеркивать бессилие интеллекта по сравнению с властью человеческих первичных влечений и быть при этом правыми. Однако слабости этой присуща некая особенность: голос интеллекта тих, но он не успокаивается до тех пор, пока его не услышат. В конце концов, после бесчисленных повторных опровержений, слушатели находятся. Это один из немногих пунктов, которые дают возможность оптимистически взглянуть на будущее человечества; но он сам по себе значит немало. Можно с ним связать еще и другие надежды. Примат интеллекта от нас далеко, далеко, но все же, по всей вероятности, не бесконечно далеко. И он, вероятно, поставит себе те же цели, осуществления которых вы ждете от вашего Бога, в человеческом масштабе, конечно, поскольку это допускает внешняя реальность – Ананке*. Цели эти – любовь к человеку и ограничение страданий. Поэтому мы вправе сказать, что соперничество наше лишь временное, а никак не непримиримое. Мы надеемся на то же, что и вы, но вы нетерпеливее, притязательнее и – почему мне не сказать этого – корыстнее, чем я и мои единомышленники. Вы хотите, чтобы блаженство началось сразу после смерти, требуете от него невозможного и от притязаний отдельного человека отказаться не хотите. Наш Бог – Логос* – осуществит из этих желаний то, что нам позволяет существующая вне нас природа, но очень постепенно, только в отдаленном будущем и для новых детей человечества. Но вознаграждения нам, столь от жизни тяжко страдающим, он не обещает. На пути к этой далекой цели ваши религиозные учения должны быть отброшены, даже если первые опыты будут неудачными, даже если первые заменяющие их новообразования окажутся шаткими. И вы знаете почему: ничто не может устоять против разума и опыта надолго, а противоречие религии тому и другому слишком явно. Даже и просвещенным религиозным идеям не избежать этой участи, пока они пытаются уберечь хотя бы что-то из утешительного содержания религии. Правда, ограничиваясь утверждением о бытии высшего духовного существа, свойства которого неопределимы и намерения неведомы, они для возражений науки неуязвимы, но тогда остывает к ним и интерес людей.

И, во-вторых, обратите внимание на развитие вашего и моего отношения к иллюзии. Вам приходится защищать религиозную иллюзию всеми своими силами; если ее обесценить – а она действительно под большой угрозой, – мир ваш рушится, вам не остается ничего другого, как во всем отчаяться – в культуре и в будущем человечества. От этой крепостной зависимости свободен я, свободны мои единомышленники. Так как мы готовы отказаться от доброй доли наших инфантильных желаний, мы в состоянии перенести и то, если некоторые из наших ожиданий окажутся иллюзиями.

Освобожденное от давления религиозных учений воспитание немного, может быть, изменит в психологическом существе человека; Бог наш, Логос, может быть, не очень всемогущ и в состоянии исполнить лишь малую часть того, что обещали его предшественники. Если мы это поймем, то примем это с покорностью. Интереса к миру и жизни мы из-за этого не потеряем, так как есть у нас одна надежная точка опоры, которой у вас нет. Мы верим в то, что научная работа имеет возможность узнать кое-что о реальности мира, благодаря чему мы в состоянии увеличивать нашу мощь и в соответствии с чем устраивать нашу жизнь. Если эта вера – иллюзия, то мы оказываемся в том же положении, что и вы; но наука многочисленными и знаменательными успехами доказала, что сама-то она не иллюзия. У нее много открытых и еще больше тайных врагов среди тех, кто не может ей простить, что она обессилила религиозную веру и грозит ей полным уничтожением. Науку упрекают в том, сколь малому она нас научила и сколь несравненно больше оставила нерешенным. Но при этом забывают, как она молода, как трудны были ее первые шаги и как ничтожно мал тот период, к которому человеческий интеллект окреп для ее заданий. Не заключается ли ошибка всех нас в том, что мы основываем наши суждения на слишком коротких отрезках времени? Нам бы следовало брать пример с геологов. Жалуются на неопределенность науки, которая сегодня провозглашает законом то, что следующее поколение признает заблуждением, заменяя его новым законом столь же краткой значимости. Но это несправедливо и отчасти неверно. Изменения научных взглядов являются развитием, прогрессом, а не ниспровержением. Закон, считавшийся сначала общеобязательным, оказывается специальным случаем более широкой закономерности или ограничивается другим законом, открываемым лишь позднее; грубое приближение к правде заменяется другим, более тщательно подготовленным, которое, в свою очередь, ждет дальнейшего совершенствования. В различных областях еще не преодолена та фаза исследования, когда испытываются предпосылки, которые вскоре приходится отбрасывать как недостаточные; однако в других областях уже имеется надежное и почти неизменное ядро познания. Делались, наконец, и попытки радикально обесценить усилия науки тем соображением, что они, будучи обусловлены нашим собственным устройством, не могут дать ничего иного, кроме субъективных результатов, в то время как истинная природа находящихся вне нас вещей остается для нас недоступной. При этом упускаются из виду некоторые моменты, являющиеся для понимания научной работы решающими, как то: что наше устройство, т. е. наш психический аппарат, развился именно в усилиях распознавать

внешний мир и, таким образом, должен был в своем строении реализовать некую целесообразность; что он сам является составной частью того мира, подлежащего исследованию, и что он такое исследование вполне допускает; что задача науки полностью определена, если мы ограничиваем ее показом мира таким, каким он должен нам казаться вследствие своеобразия нашего устройства; что конечные результаты науки как раз вследствие способа их приобретения обусловлены не только нашим устройством, но и тем, что на это устройство повлияло; и что, наконец, проблема мироздания без учета нашего воспринимающего психического аппарата является пустой, не имеющей практического интереса абстракцией.

Нет, наша наука не иллюзия. Но иллюзией было бы верить, что мы откуда-нибудь могли бы получить то, чего наука нам дать не может.

Таинство девственности

Лишь немногие детали сексуальной жизни примитивных народов производят такое странное впечатление на наши чувства, как оценка этими народами девственности, женской непорочности. Ценность девственности, с точки зрения ухаживающего за женщиной мужчины, кажется настолько несомненной и само собой понятной, что нами овладевает смущение, когда мы хотим оправдать и обосновать эту ценность. Требование, чтобы девушка в браке с одним мужчиной не сохранила воспоминаний о половых сношениях с другим, представляет собой не что иное, как последовательное развитие исключительного права обладания женщиной, составляющее сущность моногамии, распространенной на прошлое.

Нам не трудно оправдать сейчас то, что сначала показалось предрассудком, для этого достаточно высказать наше мнение о любовной жизни женщины. Тот, кто первый удовлетворяет с трудом подавляемую в течение долгого времени любовную тоску девушки и при этом преодолевает ее сопротивление, сложившееся под влиянием среды и воспитания, тот вступает с ней в длительную связь, возможность которой не открывается уже больше никому другому. Вследствие этого переживания у женщины развивается «состояние подчиненности», которое является порукой ненарушимой длительности обладания ею и делает ее способной к сопротивлению новым впечатлениям и искушениям со стороны посторонних.

Выражение «сексуальная зависимость» предложено в 1892 г. Крафт-Эбингом [3] для обозначения того факта, что одно лицо может оказаться в необыкновенно сильной зависимости и несамостоятельности по отношению к другому лицу, с которым находится в половом общении. Эта зависимость может иной раз зайти очень далеко, до потери всякого самостоятельного желания, до безропотного согласия на самые тяжелые жертвы собственных интересов; упомянутый автор, однако, замечает, что известная доля подобной зависимости «безусловно необходима для того, чтобы связь была длительной». Такая доля сексуальной подчиненности действительно необходима для сохранения цивилизованного брака и для подавления угрожающих ему полигамных тенденций, и в нашем социальном общежитии этот фактор всегда принимается в расчет.

3

Р. фон Крафт-Эбинг. Заметки о половой зависимости и мазохизм // Ежегодник по психиатрии, X, 1892. – Здесь и далее в этой статье примеч. З. Фрейда.

Крафт-Эбинг объясняет возникновение сексуальной подчиненности «необыкновенной степенью влюбленности и слабости характера», с одной стороны, и безграничным эгоизмом – с другой. Однако психоаналитический опыт не допускает возможности удовольствоваться этим простым объяснением. Он показывает, что решающим моментом является сила сексуального сопротивления, которое необходимо преодолеть вместе с концентрацией и неповторяемостью процесса преодоления. Поэтому «подчиненность» гораздо чаще встречается и бывает интенсивней у женщины, чем у мужчины, а у последнего в наше время все же чаще, чем в античные времена. Когда мы изучали сексуальную «подчиненность» у мужчин, она оказывалась следствием преодоления психической импотенции при помощи данной женщины, к которой с того времени и привязался этот мужчина. Таким ходом вещей, по-видимому, объясняется множество странных браков с трагическим исходом или далеко идущими последствиями.

Неверно представляют себе поведение примитивных народов, о котором ниже пойдет речь, те, кто утверждает, что эти народы не придают никакого значения девственности, и в доказательство приводят тот факт, что дефлорация девушек совершается у них вне брака и до первого супружеского сношения. Нам, наоборот, кажется, что и для них дефлорация является актом, имеющим большое значение, но он стал предметом, заслуживающим названия религиозного запрета, табу. Вместо того чтобы предоставить жениху и будущему мужу девушки исполнить этот акт, обычай требует того, чтобы именно он уклонился от него [4] .

4

Кроули. Мистическая Роза: изучение первобытного брака, 1902; Бартельс—Плосс. Женщина в естествознании и энтологии, 1891; Фрэзер. Табу и опасения души; Э. Хавелок. Очерки по психологии секса.

В мои планы не входит собрать исчерпывающие литературные свидетельства, доказывающие существование этого запрета, проследить его географическую распространенность и перечислить все формы, в которых он выражается. Я довольствуюсь тем, что констатирую, что подобное устранение девственной плевы, совершаемое вне последующего брака, является чем-то весьма распространенным у живущих в настоящее время примитивных народов. Так, Кроули говорит: «Брачный обряд сводится к прободению девственной плевы определенным лицом, но не мужем, что очень распространено на низких уровнях культуры, особенно же в Австралии» [5] .

5

Там же, с. 347.