Таинство девственности (сборник)

Фрейд Зигмунд

Дальнейший шаг вперед в понимании сновидения составила появившаяся внезапно мысль: дерево – это елка. Теперь он уже знал, что сновидение появилось перед самым Рождеством, в ожидании сочельника. Так как день Рождества был также и днем его рождения, то появилась возможность с точностью установить время сновидения и произошедшего в связи с ним изменения его душевного состояния. Это было накануне дня его рождения на четвертом году жизни. Он заснул в напряженном ожидании того дня, когда должен был получить двойные подарки. Нам известно, что ребенок при таких условиях легко предвосхищает исполнение своих желаний в сновидении. В сновидении, следовательно, было уже Рождество, содержание сновидения показывало ему предназначенные для него подарки, которые висели на дереве. Но вместо подарков оказались волки, и сон закончился тем, что им овладел страх быть съеденным волком (вероятно, отцом), и тогда он прибег к помощи няни. Знание его сексуального развития до сновидения дает нам возможность восполнить пробел в сновидении и объяснить превращение удовлетворения в страх. Среди образующих сон желаний сильней всего, вероятно, было желание получить сексуальное удовлетворение, которого он тогда добивался от отца. Силе этого желания удалось освежить давно забытые следы воспоминаний о сцене, которая могла ему показать, какой вид имело сексуальное удовлетворение, доставляемое отцом, и в результате появился испуг, отчаяние перед исполнением этого желания, вытеснение душевного движения, выразившегося в этом желании, и он обратился в бегство от отца к не представляющей опасности няне.

Значение этого срока – Рождества – сохранилось в указанном воспоминании о первом припадке ярости, явившейся следствием неудовлетворенности рождественскими подарками. Воспоминание соединило правильное с неправильным; оно не могло быть верным без всяких изменений, потому что, согласно часто повторяемым показаниям родителей, его «испорченность» обратила на себя внимание уже после их возвращения осенью, а не на Рождество; но самое существенное во взаимоотношении между недостаточным любовным удовлетворением, яростью и Рождеством сохранилось в воспоминании.

Но какой образ мог вызвать действующую

в ночное время сексуальную тоску и так сильно отпугнуть от желанного удовлетворения? Судя по материалу анализа, этот образ должен был соответствовать одному условию: подходить для того, чтобы обосновать убеждение в существовании кастрации. Страх кастрации становился в таком случае двигателем для аффекта. Тут я подхожу к месту, где мне приходится придерживаться хода анализа. Боюсь, это будет в то же время и тем местом, где читатель перестанет мне верить.

В ту ночь из хаоса бессознательных следов воспринятых впечатлений оживилась картина коитуса между родителями при не самых обыкновенных и благоприятных для наблюдения обстоятельствах. На все вопросы, которые могли быть связаны с этой сценой, постепенно удалось получить удовлетворительные ответы благодаря тому, что этот первый сон в течение лечения возвращался с бесконечными изменениями и в повторных изданиях, которым анализ давал желаемое объяснение. Так, выяснился сперва возраст ребенка во время этого наблюдения, а именно – около полутора лет [90] . Он страдал тогда малярией, припадок которой наступал ежедневно в один и тот же час [91] . С десятилетнего возраста он был подвержен временами депрессивным настроениям, начинавшимся после обеда и достигавшим наибольшей силы к пяти часам. Этот симптом сохранился еще и во время аналитического лечения. Возвращающаяся депрессия заменяла тогдашний припадок лихорадки и слабости; пятый час был временем наибольшего повышения температуры, или увиденного соития родителей, или же оба срока совпадали [92] . Вероятно, именно вследствие этой болезни он находился в комнате родителей. Эта подтвержденная свидетелями болезнь заставляет нас перенести упомянутое событие на лето и вместе с тем предположить, что ребенок, родившийся на Рождество, мог быть возраста около полутора лет. Он спал, следовательно, в комнате своих родителей в своей кроватке и проснулся, вследствие повышающейся температуры, после обеда, может быть, около пяти часов, отмеченных позже депрессией. Это согласуется с предположением о том, что действие происходило в жаркий летний день, если допустить, что родители, полураздетые [93] , прилегли отдохнуть после обеда. Когда он проснулся, он стал свидетелем трижды повторенного [94] coitus a tergo [95] , мог при этом видеть вагину матери и пенис отца и понял значение происходящего [96] . Наконец, он помешал общению родителей, и позже будет сказано, каким именно образом.

90

Наряду с этим могла бы идти речь, с гораздо меньшей вероятностью, о едва допустимом, в сущности, возрасте в полгода.

91

Ср. позднейшее возвращение этого момента в неврозе навязчивости. В сновидениях во время лечения – замена сильным ветром.

92

С этим нужно связать и то, что пациент нарисовал для иллюстрации сна только пять волков, хотя в тексте сна говорится о шести или семи.

93

В белом белье, белые волки.

94

Почему три раза? Вдруг он стал утверждать, что эту деталь я узнал путем толкования. Но это было неверно. Эта мысль пришла ему сама в голову без какой бы то ни было критики, и по обыкновению своему он приписал ее мне и благодаря такой проекции сделал ее более вероятной.

95

Совокупление сзади (лат.). – Примеч. перев.

96

Хочу сказать, что происходящее он понял в то время, когда ему приснился сон, в четыре года, а не тогда, когда сделал свое наблюдение. В полтора года он получил определенное впечатление, понимание которого стало для него возможным позже, в то время, когда он видел сон, благодаря его развитию, сексуальному возбуждению и сексуальному «исследованию».

В сущности, ничего необыкновенного в этом нет, и не производит впечатления дикой фантазии тот факт, что молодая, несколько лет тому назад поженившаяся супружеская пара после полуденного сна в жаркую летнюю пору предается нежному общению и не обращает при этом внимания на присутствие спящего в своей кроватке полуторагодовалого ребенка. Я полагаю, что это скорее нечто банальное, повседневное, и предполагаемое положение при соитии не может повлиять на наше мнение. В особенности если из имеющегося материала не следует, что соитие всякий раз производилось в положении сзади. Одного раза было достаточно, чтобы дать зрителю возможность сделать наблюдения, которые были бы почти невозможны при другом положении любящих. Содержание самой сцены не может, поэтому, быть доказательством того, что она не заслуживает доверия. Сомнение в вероятности содержит в себе три пункта: то, что ребенок в возрасте полутора лет в состоянии воспринять такой сложный процесс и с такой точностью сохранить его в бессознательном, во-вторых – что последующая, дошедшая до понимания обработка воспринятого таким образом впечатления возможна в четыре года, и, наконец, что можно осознать подробности такой сцены, пережитой и понятой при подобных обстоятельствах [97] .

97

Вопервых, нельзя допустить, что ребенок к тому времени, когда он наблюдал эту сцену, был старше на год, то есть ему было два с половиной года, и он, вероятно, уже умел хорошо говорить. Для моего пациента, благодаря совокупности привходящих обстоятельств в данном случае, такое отодвигание событий по времени почти исключается. Впрочем, необходимо принять во внимание, что подобные сцены наблюдения родительского коитуса весьма не редко открываются в анализе. Но условием их является именно то, что они случаются в раннем детстве. Чем старше ребенок, тем тщательнее, на известном социальном уровне, родители станут оберегать его от возможности делать такого рода наблюдения.

Позже я более тщательно исследую эти и другие сомнения; уверяю читателя, что я не менее, чем он, критически отношусь к допущению такого наблюдения у ребенка и прошу его вместе со мной решиться пока поверить в реальность этой сцены. Сперва продолжим изучение этой первичной сцены по отношению к сновидению, к симптомам и к истории жизни пациента. Мы проследим в отдельности, какое действие произвело содержание сцены по существу и одно из ее зрительных впечатлений в частности.

Под последним я понимаю положение родителей, которое он видел: вертикальное мужчины и звероподобное, на четвереньках – женщины. Мы уже слышали, что перед тем, как у него появились навязчивые страхи, сестра пугала его картинкой из сказок, на которой волк был изображен в вертикальном положении, с выдвинутой вперед задней лапой, протянутыми вперед передними лапами и навостренными ушами. Во время лечения он не пожалел трудов на поиски в антикварных магазинах, пока не отыскал книжку сказок из своего детства и не узнал пугавшую его картинку – иллюстрацию к сказке «Волк и семеро козлят». Он полагал, что положение волка могло ему напомнить положение отца во время «первичной сцены». Эта картинка, во всяком случае, стала исходным пунктом дальнейшего развития страха. Когда он на седьмом или восьмом году жизни однажды узнал, что завтра к нему придет новый учитель, он в ближайшую ночь увидел этого учителя во сне в виде льва, который с громким рыканьем приближался к его кровати в положении волка на той картинке, и опять проснулся от страха. Фобия, связанная с волком, была тогда уже преодолена, у него поэтому появилась возможность выбрать себе нового зверя как предмет страха, и в этом позднем сновидении он узнал в учителе заместителя отца. Каждый учитель в более поздние годы его детства играл ту же роль отца и приобретал влияние отца как в позитивном, так и в негативном смысле.

Судьба дала ему особенный повод освежить свою фобию волка в гимназическое время и сделать лежавшее в ее основе исходной точкой тяжелых комплексов. Учителя, преподававшего в его классе латынь, звали Вольф (волк). С самого начала он стал его бояться; однажды учитель его жестоко выбранил из-за глупой ошибки-оговорки, допущенной при переводе, и с тех пор он уже не мог освободиться от чувства парализующего страха перед этим учителем, страха, который вскоре перенесся на других учителей. Но и случай, при котором он ошибся в переводе, не был свободен от внутренних конфликтов. Он должен был перевести латинское слово «filius» (сын) и перевел его, употребив французское слово «fils» (сын) вместо соответствующего слова на родном языке. Волк все еще оставался отцом [98] .

98

После этого случая ему стало известно мнение товарищей, что учитель для примирения ждет от него денег. К этому мы вернемся позже. Могу себе представить, какое большое значение это имело бы для рационалистического взгляда на такую историю болезни, если бы можно было предположить, что весь страх перед волком в действительности исходил от учителя латинского языка с такой фамилией, что он был проецирован обратно в детство и вызвал при посредстве иллюстрации к сказке фантазию о первичной сцене. Но с этим согласиться нельзя; первенство фобии волка во времени и перенесение ее в детские годы в первом имении установлены с несомненностью. А сновидение в четыре года?

Первый преходящий симптом (passagere Symptom) [99] ,

который появился у пациента во время лечения, относился еще к фобии волка и к сказке о семерых козлятах. В комнате, где происходили первые сеансы, находились большие стенные часы – против пациента, лежавшего отвернувшись от меня на диване. Я обратил внимание на то, что он время от времени поворачивался ко мне, смотрел на меня очень дружелюбно, как будто старался умилостивить меня, и затем переводил взор на часы. Я полагал тогда, что этим он выражает свое сильное желание поскорей закончить сеанс. Долгое время спустя пациент напомнил мне эту игру своей мимики и объяснил ее мне, рассказав, что самый молодой из семерых козлят спрятался в ящике стенных часов, между тем как шестеро остальных его братьев были съедены волком. Ему хотелось тогда сказать: «Будь добр со мной. Можно ли мне тебя не бояться? Ты меня не сожрешь? Может, мне спрятаться от тебя в ящике от часов, как тот самый молодой из козлят?»

99

Ш. Ференци. Об образовании преходящего симптома во время анализа // Центральная газета по психоанализу, 1912, с. 588.

Волк, которого он боялся, был, несомненно, проекцией его отца, но страх перед волком был связан с условием вертикального положения. На основании своих воспоминаний он с полной определенностью утверждает, что изображения волка, как в сказке «Красная Шапочка», не испугали бы его, если бы волк, к примеру, лежал в кровати, а не шел на всех четырех лапах. Не меньшее значение имело положение, в котором он, согласно нашей реконструкции первичной сцены, видел женщину; но это значение осталось ограниченным в сексуальной области. Самым замечательным явлением в его любовной жизни по наступлении зрелости были припадки навязчивой чувственной влюбленности, которые наступали и вновь исчезали в загадочной последовательности, развивали в нем колоссальную энергию даже в периоды заторможенности и овладеть которыми было совершенно не в его власти. Полную оценку этой навязчивой любви я должен отложить вследствие особенно ценной связи ее с другими моментами, но здесь могу указать, что она была связана с определенным, скрытым для него условием, узнать о котором удалось только во время лечения. Женщина должна была занять положение, какое в первичной сцене мы приписываем матери. Крупную, бросающуюся в глаза попо он с юных лет воспринимал как самую привлекательную прелесть женщины; соитие сзади почти не доставляло ему наслаждения. Критическое соображение вполне оправдывает возможное здесь возражение, что такое сексуальное предпочтение, оказываемое задним частям тела, составляет общий характер лиц, склонных к неврозу навязчивости, и не оправдывает объяснения, приписываемого особенному впечатлению, имевшему место в детские годы. Оно входит в состав анально-эротического предрасположения и относится к тем архаическим чертам, которыми отличается эта конституция. Coitus a tergo, more ferarum [100] можно ведь филогенетически рассматривать как более старую форму. Мы вернемся к этому пункту в дальнейшей дискуссии, когда приведем материал, касающийся бессознательных условий его любовного чувства.

100

Совокупление сзади, подобно животным (лат.). – Примеч. перев.

Теперь продолжим рассмотрение отношений между сновидением и первичной сценой. Согласно теперешним нашим ожиданиям, сон должен был представить ребенку, радующемуся исполнению своих желаний к Рождеству, картину сексуального удовлетворения отцом в том виде, в каком он это наблюдал в той первичной сцене, что и стало образцом собственного удовлетворения, которое он желал получить от отца. Но вместо этой картины появляется материал истории, незадолго до того рассказанной дедом: дерево, волки, «бесхвостость» и сверхкомпенсация в виде пушистых хвостов означенных волков. Здесь у нас не хватает связи, ассоциативного моста, который ведет от содержания первичной сцены к истории о волке. Эта связь создается опять-таки только этим положением. Бесхвостый волк предлагает другим в рассказе деда взобраться на него. Эта деталь вызвала в воспоминаниях картину первичной сцены. Таким путем материал первичной сцены мог быть заменен материалом из истории о волке, и при этом одновременно двое родителей могли быть заменены по желанию несколькими волками. Ближайшее превращение содержания сновидения состояло в том, что история о волке приспособилась к содержанию сказки о семи козлятах, позаимствовав у нее число «семь» [101] . Превращение материала: первичная сцена – история о волке – сказка о семи козлятах – является отражением развития хода мыслей во время образования сновидения: тоска по сексуальному удовлетворению отцом – понимание связанного с ним условия кастрации – страх перед отцом. Полагаю, что кошмарный сон четырехлетнего ребенка только теперь ясен вполне [102] .

101

«Шесть» или «семь» значит во сне: «шесть» – число съеденных детей, «семь» – что седьмой прячется в часовой ящик и спасается. Строгий закон толкования сновидения сохраняет свою силу, каждая деталь получает свое объяснение.

102

После того как нам удался синтез этого сна, я хочу попробовать изложить в ясной форме отношение явного содержания сновидения к скрытым его мыслям.

Ночь, я лежу в своей кровати. Последнее является началом репродукции первичной сцены. «Ночь» представляет собой искажение вместо «я спал». Замечание «я знаю, что была зима, когда мне это приснилось» и «ночь» относится к воспоминанию о сновидении и не входит в его содержание. Оно вполне верно: это была одна из ночей, ближайших ко дню его рождения, т. е. к Рождеству.

Вдруг окно само распахнулось. Это нужно понимать – «вдруг я сам просыпаюсь», воспоминание о первичной сцене. Влияние истории о волке, в которой волк вскакивает через окно, оказывает свое модифицирующее действие и превращает непосредственное выражение в обратное. Введение окна служит одновременно для того, чтобы переместить в настоящее время следующее содержание сновидения.

В сочельник вдруг открывается дверь и появляется елка с подарками. Здесь сказывается, таким образом, влияние реального рождественского ожидания, которое включает в себя сексуальное удовлетворение.

Большое ореховое дерево заменяет елку, т. е. относится к реальности; кроме того, еще дерево из истории о волке, на которое взбирается преследуемый портной и под которым его стерегут волки. Высокое дерево является также, как я в этом часто убеждался, символом наблюдения (вуайеризма): если сидишь на дереве, можешь видеть все, что происходит внизу, а сам остаешься невидимым. Ср. известную историю Боккаччо и др.

Волки. Их число: шесть или семь. В истории о волке появляется целая стая, без указания числа. Определение числа указывает влияние сказки о семи козлятах, из которых съедено шесть. Замена числа «два» в первичной сцене несколькими, что было бы абсурдно в первичной сцене, желательно сопротивлению как средство искажения. В сделанном к этому сну рисунке сновидец подчеркнул число «пять», исправляющее, вероятно, указание: была ночь.

Они сидят на дереве. Вопервых, они заменяют висящие на дереве рождественские подарки. Но они также помещены на дерево потому, что это может означать: они глядят. В истории деда они находятся под деревом. Их отношение к дереву превращено, следовательно, во сне в обратное, из чего приходится заключить, что в содержании сновидения имеют место еще и другие превращения латентного материала.

Они глядят на него с напряженным вниманием. Этот признак происходит всецело из первичной сцены, за счет полного превращения в сновидении.

Они совсем белые. Эта несущественная сама по себе, но резко подчеркнутая в рассказе сновидца черта своей интенсивностью обязана значительной спайке элементов из всех слоев материала и соединяет второстепенные детали других источников сновидения со значительной частью первичной сцены. Это последнее детерминирование исходит из белизны носильного и постельного белья родителей; сюда же относится белизна овечьих стад, собак, пастухов как намек на его сексуальное наблюдение за животными; белизна присутствует и в сказке о семи козлятах, в которой мать узнают по белизне ее руки. Ниже мы поймем, что белое белье является также намеком на смерть.

Они сидят неподвижно. Этим высказывается противоречие со странным содержанием виденной сцены, с подвижностью, которая, благодаря связанному с ней положению, соединяет первичную сцену с историей о волке.

У них хвосты как у лисиц. Это должно противоречить результату, который получился от влияния первичной сцены на историю о волке, и в этом приходится признать самый важный вывод, к которому привело его сексуальное исследование: значит, действительно существует кастрация. Испуг, с которым встречается этот результат размышления, находит себе, наконец, выход в сновидении и приводит к его концу.

Страх быть съеденным волками. Сновидцу казалось, что этот страх не мотивирован содержанием сновидения. Он говорил: «Мне не следовало бы бояться, потому что волки были скорее похожи на лисиц или на собак, они на меня не бросались, для того чтобы укусить меня, и они были совершенно спокойные и совсем не страшные». Мы узнаем, что работа сновидения некоторое время старалась обезвредить мучительное содержание, превратив его в противоположное (они неподвижны, у них самые прекрасные хвосты), пока, наконец, это средство не перестало помогать и страх взял верх. Он достиг этого при помощи сказки, в которой деткикозлята пожираются волкомотцом. Возможно, что это место сказки само по себе напомнило шутливые угрозы отца, когда он играл с ребенком, так что страх быть съеденным волком так же легко мог быть воспоминанием, как и заменой путем сдвига. Мотивы желаний в этом сновидении совершенно осязаемы; к поверхностным желаниям дня, чтобы скорее уже наступило Рождество (сны от нетерпения), присоединяется более глубокое, непрекращающееся в то же время желание сексуального удовлетворения отцом, которое сначала заменяется желанием снова увидеть то, что тогда произвело такое сильное впечатление. Тогда протекает психический процесс от исполнения этого желания в воспоминаниях о первичной сцене до ставшего теперь неизбежным отказа от этого желания и вытеснения. Обстоятельность и подробность изложения, необходимые благодаря старанию дать читателю какойнибудь эквивалент взамен убедительности проведенного над самим собой анализа, пусть убедят его не требовать публикации анализов, тянувшихся в течение нескольких лет.