Так было…(Тайны войны-2)
Шрифт:
— Из наших ребят каждый умеет это делать, — сказал Симон. — У нас нет офицеров, но все, кто попал в Германию, почти наверняка солдаты. Другие научились в маки. Мужчин во Франции сейчас вы не найдете — они либо в Германии, либо в горах. Это только меня сцапали совершенно глупо. Попал в нелепую облаву в Париже. Всех задержали в метро. Там были почти одни женщины и всего несколько мужчин.
Гильом не утерпел и сказал:
— Вот где тебе было раздолье!..
— Отстань! Тогда мне было не до этого. У меня за поясом и штанах лежала пачка «Юманите». Экземпляров двести. Вы представляете, что это значит — потерять двести экземпляров газеты.
— Но ты же вышел из положения, Симон.
— Конечно! Пока сигарные этикетки [11]
11
Германские патрули носили нарукавные повязки, похожие на этикетки.
Андрея интересовало все, что происходит на белом свете за пределами пуговичной мастерской, куда затиснула его судьба. До сих пор он мало что знал о сопротивлении во Франции, в Германии, в других европейских странах, порабощенных фашизмом. Значит, подполье существует, живые борются, и примером этому служит хотя бы рассказ этого французского парня… Жаль, что рассказывает он слишком мало и скупо.
Если можно так сказать, Андрей впитал в себя интернационализм с молоком матери. Любую неудачу революционного движения за рубежом он переживал как собственное большое несчастье. Разве только в одну Германию собирались ехать ребята из комсомольской ячейки? А Китай?.. Сколько волнений вызвали кантонские события! Андрей вспомнил, как ходили они в какой-то театр, несколько раз на одну и ту же пьесу только из-за одной полюбившейся им фразы. Герой пьесы под аплодисменты зала говорил: «Если придется мне умирать, я мечтаю умереть где-нибудь на баррикадах Бенареса». Не все даже знали, где такой Бенарес, — где-то в Индии. Но он был символом баррикад мировой революции, за которую каждый готов был сложить голову.
А приезд иностранных делегаций! Обычно они приезжали в Международный юношеский день. Встречи с ними превращались в праздник. И наиболее горячие, нетерпеливые ребята допытывались — почему, ну предположим в Бельгии, во Франции, комсомольцы не устраивают революции. Пусть начинают. Русские комсомольцы поддержат. Будьте уверены! В знак международной солидарности носили юнгштурмовки, перетянутые портупеями, — их переняли у красных фронтовиков Германии. Да и в ударных бригадах работали тоже во имя мировой революции. Считали, что у себя уже дело сделано, хотя и сидели сами на тощем пайке. Невозвратное, пылкое комсомольское время!..
Когда стал взрослее, трезвее, — интернационализм проявлялся иначе. Андрей вспомнил свою тайную зависть к Ван-ю-шинам — Ванюшиным, тайком уезжавшим в Китай, или к закадычному другу Губенко, ставшему испанским летчиком Мигуэлем Фернандесом. Андрей тоже просился в Испанию, но его не пустили, мобилизовали в армию.
Когда началась война, у Андрея в душе произошел будто какой-то надрыв: как же так — уж слишком просто фашизм захватывает европейские страны. Возникло сомнение — не слишком ли много надежд возлагалось на международную солидарность… Где она? Французы не пропустили оружие в республиканскую Испанию, а вскоре сами оказались под пятой Гитлера. И что получается? Где же те итальянские, немецкие, французские комсомольцы, которые клялись и, подняв кулак, говорили по-испански: «Но пасаран!» — они не пройдут! Значит, надеяться надо на самих себя. Андрей так и воевал в Финляндии, сражался с первых дней Отечественной войны на Западном фронте, отступая до самой Тулы. И он ни разу не слышал, чтобы где-то в Европе прозвучал лозунг «Руки прочь от Советской России!», как это
— Так, значит, вы не сложили оружия перед фашизмом, не капитулировали перед ним?
— Ого! — Симон доже свистнул. — Как бы не так! Рейно, Даладье и вся их компания пытались разгромить компартию, запретили рабочим сопротивляться немцам в Париже. А мы боремся!.. Вы знаете, месье Воронсов, когда мы начали особенно упорно драться с фашистами? Когда Гитлер напал на Россию. Это было здорово, месье Воронсов! Против Гитлера объединились не только народы, пострадавшие от фашизма, но и правительства многих стран. Даже реакционеры, ненавидевшие Советский Союз, должны были поддерживать его борьбу против фашистской Германии. Это сразу ободрило людей, вселило надежду. Ведь без надежды человек не может бороться. Потерять надежду — значит потерпеть поражение. Мне рассказывал один моряк в Гавре, что в кораблекрушении люди чаще погибают не от жажды и голода, но оттого что они теряют надежду, уверенность в своих силах.
— В том-то и дело, — ответил Андрей, — в антигитлеровской коалиции, быть может, самое главное заключается в том, что она вселила веру в победу, укрепила волю к борьбе, дала возможность понять, что сообща можно разгромить даже такого врага, как Гитлер.
— Когда началась война Германии против Советского Союза, для нас все как-то стало яснее, все поняли, что народы ведут справедливую войну. А до этого было иначе. Я же говорю, что коммунистов чуть ли не обвиняли в измене, когда они предлагали защищать Париж от фашистов. Теперь этого никто не решится сказать, даже многие оголтелые реакционеры.
— Мы стали брать пример с вас, русских. Наша группа, например, называлась сталинградской. — Это сказал Гильом. — Мы назвали ее так после разгрома немцев под Сталинградом. Правда, меня вскоре взяли заложником… а вообще события на Восточном фронте точно барометр — каждый успех советских войск сразу отражается на обстановке во Франции.
— Этот барометр влияет не только на Францию, — Андрей засмеялся. — После битвы на Курской дуге мой хозяин тоже неожиданно подобрел. Предложил вдруг мне переселиться в чулан при кухне и отпускает из мастерской даже в будние дни… Все расспрашивает — не отберут ли русские у него мастерскую, если придут в Берлин. Вон о чем начинают подумывать!
С тех пор как в группе появился приемник, Андрей почти всегда был в курсе событий на фронте. Собственно говоря, пока у них еще не было настоящей, сформировавшейся подпольной группы, такой организации, к которой они стремились. Все они — Калиниченко, Садков, Галина Богданова, столяр Хомов, он сам, Андрей Воронцов, — мечтали о неизмеримо большем. Ну, вспыхнул деревообделочный цех, девчата обожгли кислотой руки и перестали работать… Но ведь этого мало! Правда, добыли приемник, а недавно удалось еще устроить самодельный гектограф, как во времена Софьи Перовской. Печатаются бледно-фиолетовые листовки. Конечно, все имеет значение, но это только начало. Но вот если удастся связаться с Большой землей…
Как-то само собой сложилось, что Калиниченко взял на себя диверсии, саботаж, Галина занималась вербовкой, Садков — связью с иностранными группами, Андрей стал не то агитпропом, не то военным советником. Но, конечно, каждому приходилось заниматься всем чем угодно. Андрей размножал листовки: это было удобнее всего делать в его кладовке. Садков добывал химикалии, а Галина сама порой распространяла листовки. Но главное, к чему стремились, к чему готовились, было впереди. Надо создать военную организацию, добыть оружие. Ах, если бы удалось связаться с Большой землей!..