Так было…(Тайны войны-2)
Шрифт:
Боцман приложил руку к прищуренным глазам и посмотрел вокруг.
— Прямо плавучий Манчестер! У нас в Манчестере вот так же дымятся трубы. Куда ни глянь! Здесь их не меньше. — Боцман с четверть века бродил по морям, но, как встарь, говорил: «У нас в Манчестере». — А ты откуда — из Глазго?
— Нет. До той войны жил в Шотландии. Теперь опять там поселился. Сам я из Лондона.
Боцман еще раз глазами обвел горизонт.
— С полсотни вымпелов будет. Охрана надежная. Рейс будет спокойным. Не то что раньше. Плывешь как
Моряки отправились проверять палубный груз, расклинивая, найтуя, проверяя крепления.
Ночью, как и ожидали, поднялся шторм, но рейс продолжался благополучно. А на другой день, в разгар шторма, на «Ланкастере» случилось несчастье.
Северный ветер поднял крутую волну, пароход зарывался носом, его раскачивало, как на качелях, и в это время раздался крик, прорвавшийся сквозь грохот шторма:
— Человек за бортом!..
Джон Крошоу перебегал в это время с полубака на верхнюю палубу. Он едва увернулся от тяжелого вала, обрушившегося на судно. Крошоу заметил, как что-то мелькнуло и воздухе и исчезло за бортом.
— Человек за бортом! Остановите машины!
Нервно звякнули звонки машинного телеграфа. Матросы на палубе бросились к борту. В кипении волн Крошоу успел разглядеть человека, но он тотчас же исчез. Торопливо начали вываливать шлюпку, ветер помогал срывать брезент. Кто-то видел, как произошло несчастье. Это марсовый не удержался на мачте и упал вниз.
— Стопорите ход! — взволнованно и нетерпеливо крикнули в рулевую рубку, хотя судно уже начало медленно терять скорость. На мостике появился капитан. Вахтенный помощник что-то взволнованно доложил. Капитан поднял голову, прикинул высоту, с которой упал моряк, взглянул на море.
— Пятьдесят футов… Шторм восемь баллов… Говорите — ударился еще о планшир? Спасать бесполезно. Отставить! Полный вперед!
Вновь зазвенел телеграф. «Ланкастер» стал набирать ход. Матросы на палубе сняли шапки.
— Может быть, капитан прав, — угрюмо проговорил боцман. — Бедняге уже ничего не поможет. Упокой господи его душу!
Моряки перекрестились.
— Все же надо бы спустить шлюпку. — Крошоу готов был сам броситься за борт. Нечто подобное испытывали и другие матросы.
Боцман вступился за капитана. Он цедил слова, не выпуская из зубов короткой трубки. Но и боцман избегал глядеть в глаза товарищам…
— Капитан знает, что делает, — сказал он. — Его два раза уже топили подводные лодки. Кому охота в третий раз получать немецкую торпеду под брюхо. Это война, брат. В войну нельзя останавливаться на месте, даже если человек падает за борт… Не будь конвоя, немцы уже сейчас начали бы нас щипать. А до Мурманска топать и топать…
Штурвальный сказал:
— Сегодня на вахте мне почудилось, будто где-то лает собака. Я так и знал, что будет несчастье.
— Довольно тебе каркать! Тошно
Матросы стояли с наветренной стороны, укрывшись от порывов штормового ветра за палубной надстройкой с машинным пиком. Из люка тянуло теплом и отработанным маслом. Заговорили о морских приметах. Тот же матрос, которому почудился собачий лай, добавил:
— Он постоянно ходил и насвистывал — вот и насвистел шторм на свою голову.
Все знали, о ком говорит суеверный моряк. Сразу после чьей-то смерти у моряков не принято называть имя погибшего.
Рейс продолжался. Грузовые корабли жались одни к другому, но не настолько, чтобы стать густой мишенью для вражеских торпедных аппаратов. Миноносцы, линкоры, крейсеры надежно несли охрану каравана. Порой они совсем близко подходили к пароходам, словно подбадривали; потом легко их обгоняли и вновь исчезали за горизонтом. А вскоре появлялись опять, похожие на заботливых сторожей-овчарок, оберегающих стадо.
Шторм начал стихать на другой день. Волны угомонились и перестали щетиниться пенистыми гребешками. Арктические дни стояли предлинные, и солнце лишь ненадолго исчезало за горизонтом, будто скользило на небольшой глубине вдоль поверхности пепельно-серого, неприютного моря. Так шли еще двое суток. Матросы, опасаясь испытывать судьбу, не высказывали вслух надежду, что плавание закончится благополучно. Но теперь каждый думал об этом. Караван скоро должен миновать остров Медвежий, там уж и «Тирпиц», германский рейдер, не будет страшен. Говорили, что он притаился где-то в норвежских фиордах.
Теперь, когда караван прошел большую половину пути, каждому хотелось думать, что, может быть, марсовый, упавший за борт, останется единственной жертвой этого рейса…
Погода стала проясняться. В белесом небе, будто отражавшем льды и снега близкой Арктики, прошли два самолета. На большой высоте они покрутились над караваном и повернули к берегам Норвегии. А видимость была такая, что корабли на шифере моря виднелись, как на раскрытой ладони. Уж лучше бы шторм, спасительный мрак, чем этот призрачный свет бесконечно длинного арктического дня.
Первый раз германские самолеты налетели утром первого июля, когда караван находился в трехстах милях севернее Норвегии. Германским летчикам удалось потопить одно судно. Воздушная торпеда ударила в переднюю часть корабля. Пароход словно зарылся носом в волны и ушел под воду. Но еще мучительно долго над поверхностью моря виднелись мачты, сокращаясь в размерах, и казалось, будто пароход продолжает плыть под водой.
В течение дня было еще два налета, но огонь зениток не позволил самолетам-торпедоносцам подойти близко к каравану. Корабли пробивались на восток, к Мурманску.