Так говорил Ландау

Бессараб Майя

«Подлость — преимущество не только учёных, литераторов, корреспондентов газет и журналов. Это проститутки и ничтожества. Им платят, и они поэтому делают, что прикажут свыше».

Через агентуру и технику установлено, что Ландау считает себя «свободомыслящим» человеком, имеющим свои взгляды на вопросы внешней и внутренней политики нашего правительства. Так, например, 1 декабря 1956 года, сравнивая себя с другими учёными, Ландау заявил: «Я — свободомыслящий человек, а они — жалкие холуи. Я прежде всего чувствую свое превосходство».

Через некоторое время Ландау высказался по этому вопросу так: «Идея, которая лежит в основе компартии, — иезуитская идея. Это идея послушания начальству.

Типичная, как и вся история иезуитского ордена».

Отрицая наличие у нас социалистической системы, он говорил: «Наша система — это диктатура класса чиновников, класса бюрократов. Я отвергаю, что наша система является социалистической, потому что средства производства принадлежат никак не народу, а бюрократии». В разговоре об этом он достал и читал с драматической дрожью в голосе текст выступления писателя Паустовского на собрании писателей, посвящённом обсуждению романа Дудинцева. Ландау восхищался силой и храбростью выступления и сказал: «Мы с вами трусливы, и не нашли бы в себе духа влепить дроздовым такую звонкую пощечину». Шёл 1956 год.

В разговоре с одной из приближённых к нему женщин Ландау заявил: «Наши есть фашисты с головы до ног. Они могут быть более либеральными, менее либеральными, но у них фашистские идеи. Но я считаю, чудесно, что вот этот иезуитский миф гибнет». И далее:

Женщина: Я не вижу пути свержения власти.

Ландау: Очень трудно дать пример. Я считаю, что сейчас у нас, по-видимому, нет подходящих генералов совершить военный переворот. Это очень лёгкое дело. Сравнительно лёгкое.

Женщина: Но будет ли это хорошо?

Ландау: По-видимому, да.

«Ландау подавляющее время находится дома, регулярно слушает передачи заграничного радио и, принимая у себя многочисленных посетителей, передаёт их антисоветское содержание. Основная масса разговоров его сводится к пересказам антисоветских передач и циничному обсуждению интимных подробностей отношений с различными женщинами. Так, 11 ноября 1956 года Ландау посетила неизвестная, и на вопрос о зверствах мятежников в Венгрии Ландау ей сказал:

«Ещё не было случая в революции, чтобы революционеры творили зверства. Кого убивали, так это эмгэбешников, они даже в плен сдавались, чтобы сохранить себе жизнь. У нас писали, что вытащили из дома какого-то раненого офицера и убили. Оказывается, что дело было так: в одном доме засели четыре эмгэбешника и стали стрелять из автомата по выступавшим. Убили шестьдесят человек. Вот до них и добрались. Потом на какой-то площади наши танки обстреляли толпу, убили шестьсот человек…

Революция — это благородное дело, масса детишек борется на баррикадах, от тринадцати до шестнадцати лет. Студенты выступают. Венгерский героизм заслуживает преклонения. Настоящие потомки великих революционеров всех времён. То, что они сейчас проявили, заслуживает позаимствования. Вот перед Венгрией я готов встать на колени».

Говоря о политике Советского правительства в этом вопросе, он заявляет: «Наши решили забрызгать себя кровью. У нас это преступники, управляющие страной. Кадар — некий соцпредатель. Он вообще как марионетка сейчас. Наши поручили, и он сидит».

На вопрос: «Значит, эта вся идея порочна?» ответил: «Конечно».

4 декабря 1956 года появилась следующая запись: «Успех демократии будет одержан лишь тогда, когда класс бюрократии будет низвергнут. Если наша система мирным путём не может рухнуть, то третья мировая война неизбежна, со всеми ужасами, которые предстоят. Так что вопрос о мирной ликвидации нашей системы по существу есть вопрос судьбы человечества.

Создавшееся положение долго продолжаться не может. Я считаю так: если наша система ликвидируется без войны, — неважно, эволюцией или революцией, это безразлично, — то войны вообще не будет. Без фашизма нет войны».

Ну, конечно же, его волновало положение учёных, отношение к науке. «Науку у нас не понимают и не любят, что впрочем и неудивительно, так как ею руководят слесари, плотники, столяры. Нет простора индивидуальности. Направления в работе диктуются сверху. «…· У нас наука окончательно проституирована и в гораздо большей степени, чем за границей. Там всё-таки есть какая-то свобода у учёных».

Когда Льва Ландау привлекли к выполнению спецзаданий правительства, он воспринял это как величайшее несчастье: невозможно было продолжать заниматься теоретической физикой, когда ему насильно навязывали какие-то разработки, не имевшие никакого отношения к тому, над чем он хотел работать. Подслушивающие устройства сохранили его оценку всего происходящего:

«Если бы не пятый пункт, то есть национальность, я не занимался бы спецработой, а только физикой, наукой, от которой я сейчас отстаю. Спецработа, которую я веду, даёт мне в руки какую-то силу… Я низведён до уровня «учёного раба», и это всё определяет».

У нас много писали о трагедии Эйнштейна, который понимал, к чему может привести создание атомной бомбы. Те же опасения мучили и Ландау, но его положение было тяжелее: «учёным рабом» Эйнштейн всё же не был и спецзаданий не выполнял. Ландау знал, что учёным трудно противостоять властям, когда правительства вовлечены в гонку вооружений. Ландау предупреждал: «Разумный человек должен стараться держаться как можно дальше от практической деятельности такого рода. Надо употребить все силы, чтобы не войти в гущу атомных дел. В то же время всякий отказ и самоотстранение от таких дел должно делаться осторожно. Целью умного человека, желающего, елико возможно, счастливо прожить свою жизнь, является максимальное самоотстранение от задач, которые ставит перед собой государство, которое построено на угнетении». Это из записи подслушивающих устройств.

Можно себе представить, как обрадовался Ландау, когда его освободили от секретных работ. Больше он к ним не возвращался. По этому вопросу один из агентов 9 апреля 1955 года сообщал:

«В конце марта Ландау был вызван вместе с Гинзбургом к Завенягину по поводу спецдеятельности. В разговоре с источником Ландау высказался очень резко по адресу Зельдовича, «от которого идут всякие пакости». Ландау сказал источнику, что он ни за что не согласится опять заниматься спецделами и что ему неприятно вести об этом разговор. По дороге в министерство Ландау предупредил Гинзбурга, чтобы он не вздумал заявить о том, что Ландау ему нужен для предстоящей работы. Ландау рассказал источнику после, что министр принял его весьма вежливо и любезно и держался очень хорошо. Ландау быстро убедил присутствующих, что ему не следует заниматься спецработой, но как он сам выразился, не мог отказаться от предложения изредка разговаривать по этим вопросам. «На самом же деле, конечно, никаких разговоров не будет», — сказал Ландау.

Жуткая картина. Всё, что говорил Дау, через день-два становилось известно на Лубянке. Он был у них под колпаком и даже не знал об этом. Ну, а если ему доводилось поговорить с зарубежными коллегами, эти разговоры фиксировались и техникой, и сексотами. В досье Ландау значится:

«В мае месяце с.г. на конференцию по физике частиц высоких энергий приезжал американский физик Вайскопф, который специально обсуждал с окружением Ландау меры, которые следовало бы предпринять за границей, чтобы Ландау мог поехать в Америку.