Так не бывает
Шрифт:
— А всеми экспериментами руководил академик Нежин, дедушка Ирмы, – задумчиво произнёс Сергей. Он начинал понимать, зачем здесь Ирма и кому она понадобилась. Жертва решила отомстить своим обидчикам. Всем, кто связан с родом Нежиных. — Не так ли?
— Откуда ты знаешь?
— Лесь, это я виноват в случившемся три года назад, – выпалил Сергей на одном дыхании.
— В чём? – тупо переспросила Леся. — В чём виноват, Серёж?
Корзин повернулся к любимой, взял её за плечи.
— Послушай, Лесь, я очень перед тобой виноват. Перед тобой, перед Ирмой, перед Алексом. Конечно, мне нет и не будет оправдания. Но сейчас я могу исправить хоть что-то, если ты дашь мне свой
Олеся подозрительно посмотрела на Корзина, но телефон с шеи сняла и протянула Сергею. Он молча кивнул, в телефонной книге нашёл номер Крутова (не сомневался, что у Леськи он есть), нажал вызов.
— Салют, Лиса! – поздоровался Артём. Сергей усмехнулся. Крутов всегда называл окружающих не так, как все.
— Артём, это Корзин, – без предисловий заговорил Сергей.
— Серёга? Что-то случилось?
— Случилось, – Сергей вытер о брюки вспотевшую ладонь. — Ирма в опасности. Нужна ваша помощь.
— Погоди, объясни толком, что стряслось? – занервничал Артём.
Сергей объяснил. Намеренно опустив подробности, что касались Алекса. Незачем сейчас об этом. Всё равно Алекс примчится, как только Артём сообщит ему, что с Ирмой беда. Тогда Леся сама всё узнает. Но это сейчас не важно. Важно, чтобы они успели и с Ирмой ничего не случилось.
— Оставайся на месте и никуда не суйся, – жёстко приказал Крутов. — Я уже выезжаю. Понял?
— Понял, – кивнул Сергей, отключив телефон.
Теперь осталось только ждать. А ожидание – самое тяжкое занятие…
…Узкая дорожка терялась в высокой траве и поздних осенних цветах. Ирма ступала осторожно, под ногами хрустел гравий. Поднялась на крыльцо. Три невысоких ступеньки украшали полусухие желтоватые листья. Ирма поддела один носком сапога и проводила его полёт задумчивым взглядом. Интересно, откуда они здесь, если во дворе дома не было ни единого деревца. Виноградник, опутывающий покосившуюся беседку левее калитки, и тот засох, почернел.
За спиной послышалось шуршание шин. Ирма резко обернулась. Кровь прилила к голове, запульсировало в затылке. Но серый седан проехал мимо по улице. Ирма осмотрела входную дверь из тёмного дерева в поисках звонка, но того не оказалось. Тогда она робко постучала. Дверь отозвалась глухим звуком. Постучала громче, и ничего. Для достоверности позвала хозяев и прислонилась ухом к двери, прислушиваясь. Ни звука. Подождав немного, достала из кармана ключ, который ей отдал Павел при недавней их встрече. Собственно, он и рассказал об этом месте, где наверняка прятали её сына. Кто и зачем это делал, Павел тоже рассказал. Просил прощения за свои грехи. И говорил без конца о ребёнке, которого отняли у Ирмы сразу после родов.
Сердце закололо. Пальцы занемели, выронили ключ. Он звякнул о верхнюю ступеньку и слетел на гравий. Ирма выругалась. Подняв ключ, всунула в замочную скважину. Повернула один раз по часовой стрелке, дважды – против. Замок щёлкнул. Обхватив узкую ручку, опустила вниз и потянула на себя. Дверь с лёгкостью открылась.
Внутри стояла тишина. Она окутывала, тяготила и давила, словно многотонный пресс, норовя не оставить и мокрого места от нарушителя. В ушах звенело, и издалека доносился детский голосок. Впервые за всё время, Ирма слышала не крик или надрывный плач, а задорный смех. Неужели она всё-таки нашла своего малыша? И с каждым шагом голос становился отчётливее, смех ярче.
Ведомая сладким ощущением близкого счастья, Ирма поднялась по лестнице и оказалась в огромном зале без окон, освещаемом слабым светом точечных лампочек на потолке. На стене напротив двери висел огромный
Додумать Ирма не успела – экран засветился яркой цветной картинкой, а комната заполнилась детским смехом. Настолько громким, звучащим казалось отовсюду, что Ирма зажала уши и закусила губу. В глазах рябило от мелькающих на записи людей, как вдруг картинка замедлилась. На экране появился белобрысый мальчуган, катающийся на велосипеде и улыбающийся кому-то за кадром. Запись остановилась, зависла, а потом экран внезапно погас. Несколько секунд чёрной, засасывающей пустоты и всеобъемлющей тишины показались Ирме вечностью. Экран снова загорелся, но уже другим видео. И вновь мельтешение, суета, словно кто-то намеренно нагнал толпу людей в кадр. Короткая пауза на счастливом лице мальчика, несущегося по полю с воздушным змеем. И опять тьма. А за ней новый всплеск детского смеха и праздничный торт во весь экран.
Звонкий голосок разливался по пустому залу, создавая иллюзию домашнего уюта. Ирма сразу узнала мальчика, глядящего на неё разноцветными глазами. Матвей. Её сын. Сердце зашлось в неистовом ритме, отчаянно билось о рёбра, тонуло в колющей боли. Ирма стояла посреди комнаты, не в силах отвести взгляд от повторяющегося видео. Боль становилась невыносимой. Страх мелкой дрожью охватывал тело, и лёгкие сжимались, когда Ирма пыталась сделать вдох. Все надежды рухнули в одночасье, когда она поняла, что её сына здесь нет и, вероятно, никогда и не было. Павел в очередной раз обманул её и заманил в ловушку, на удачно расставленный капкан, готовый вот-вот захлопнуться.
А невидимый режиссёр всё терзал и терзал её бесконечным повтором семейного видео, к которому она, Ирма, не имела никакого отношения. Она была совершенно чужой собственному сыну, которого теперь уже не найдёт.
Что-то стукнуло совсем рядом, протяжно скрипнуло. Ирма вздрогнула, сумка упала с плеча, а видео неожиданно изменилось. Экран пошёл рябью, а затем на нём возникло лицо Ирминой матери. Бледное, осунувшееся. Ирма замерла, всматриваясь в заострённые черты родного человека.
— Здравствуй, Ирма, – зазвучал из динамиков осипший голос. — Если ты смотришь это видео, значит, у неё всё получилось, и мы уже вряд ли когда-нибудь увидимся. Прости, что не сумела тебя защитить. За всё прости. Я… – она осеклась, вытерла ладонью одинокую слезу. Ирма подошла к экрану, коснулась подушечками пальцев.
Но изображение никак не отреагировало, продолжая жить собственной, записанной на плёнку жизнью.
— Мне нужно столько тебе рассказать, – совладав с собой, продолжала мать. — А я не знаю, с чего начать, – она усмехнулась.
— Начни с главного, – забывшись, попросила Ирма и отступила на шаг.
— Пожалуй, начну с главного, – будто в ответ донеслось из колонок. — Я никогда не была тебе хорошей матерью… Нет, не так. Я вообще не твоя мать, Ирма. Не родная… Родной была моя сестра. Сводная…
Смысл сказанного не укладывался в Ирминой голове. Она не понимала, как могло быть, чтобы женщина, вырастившая и воспитавшая её, не была ей родной? Нет. Ирма замотала головой, отгоняя лезущие в мозг неправильные мысли. Она не верила, что такое могло быть с ней. Это…признание вместе со странной и пугающей обстановкой сильно напоминало слезодавительную сцену из дешёвой «мыльной оперы», над которыми Ирма смеялась, как над нереалистичными. А может, это мама свихнулась в тюрьме? Оно и немудрено. Там…