Так убивать нечестно !

Хейер Джорджетт

– Малышка ведь и так очаровательна, а, разбогатев, станет совсем неотразимой. Мне просто непонятно, почему, зная, что в скором времени она сделается обладательницей несметного состояния, женихи ее пороги не обивают. Или она уже обручена?

– Да, Вики у нас завидная невеста, - уклончиво ответила Мэри.

– Да и вам, мисс Клифф, жаловаться не на что, - улыбнулся князь.
– Я слышал - вы тоже наследница?

На мгновение душа Мэри ушла в пятки - ей вдруг показалось, что князь видит возможную невесту и в ней. Однако, взглянув на его лицо,

она пришла к выводу, что хитрец просто юлит, опасаясь вконец запугать ее беседой на столь двусмысленную тему.

– Это я-то наследница!
– Мэри прикинулась удивленной.
– По-моему, князь, вы наслушались россказней дяди Уолли.

– Ну, разумеется. А разве это неправда? Жаль, жаль! А я вот слышал, что некая богатая тетушка завещает все свое немалое состояние вашему опекуну, а вы - его единственная наследница.

– Нет, на самом деле все обстоит несколько иначе, - сказала Мэри. Тетушка Клара вовсе даже не составила завещания, да и вряд ли когда составит. Бедняжка совсем из ума выжила. Уже давно.

– И это только к лучшему, - жизнерадостно провозгласил вошедший Уолли.
– Не сомневаюсь, что будь старуха в добром здравии, она завещала бы все свое злато какому-нибудь задрипанному приюту для заблудших кошек. Или падших овечек. Такое счастье мне, по-моему, на роду написано. Держу пари, что именно так все бы и случилось, если бы старая ведьма вдруг взяла и выздоровела, хотя любая другая на ее месте давно бы откинула копыта.

Уолли плюхнулся на стул и развернул салфетку.

– А ведь находятся еще козлы, которые до сих пор до хрипоты спорят о запрещении эвтаназии!
– с горечью заявил он.
– Кончится все тем, что я первым сыграю в ящик, и единственной наследницей станет Мэри. Не подумай, деточка, что я против - напротив, я всеми конечностями за, - но справедливость превыше всего... Ты же понимаешь, что я имею в виду, верно?

Мэри к тому времени уже покончила с завтраком и встала, поручив Уолли ухаживать за гостем.

– Насколько я вижу, он может сам за собой поухаживать!
– возмущенно вскричал Уолли.
– Вы ведь уже почти член нашей семьи, да?

Князь обижаться не стал, но ответил, улыбаясь:

– Да, у вас я и впрямь чувствую себя как дома. Это необычайное ощущение. Поверьте, мистер Картер, я вам чрезвычайно признателен. Я отдыхаю как никогда.

– Я рад, что хоть кому-то здесь нравится, - проворчал Уолли, хмуро взирая на сияющего князя.

Мэри воспользовалась благоприятным моментом и улизнула. Не желая откладывать дела в долгий ящик, она поднялась к Эрминтруде.

Хозяйка дома, убитая горем, возлежала на огромной, застланной розовой парчой, кровати. В спальне стоял крепкий аромат духов, а розовые шелковые шторы были плотно задернуты, чтобы не впускать к мученице лучи неуместно развеселого солнца.

– Это ты, милая?
– простонала страдалица, вскинув пухлую руку к темени.
– О, моя голова!

Мэри искренне любила Эрминтруду и считала, что Уолли почти всегда обращается с ней по-свински, поэтому сочувствие, прозвучавшее в ее голосе, было неподдельным:

– Бедная тетушка Эрми! Я смажу вам виски одеколоном, и вам скоро полегчает.

– Я больше не могу!
– простонала Эрминтруда голосом, которому позавидовали бы многие драматические актрисы.
– Я уже дошла до ручки. Видит Бог, я старалась, но ведь всему есть предел!

Мэри приоткрыла окно и принялась смачивать одеколоном носовой платок.

– Вы собираетесь развестись с Уолли?
– спросила она без обиняков.

Столь резкий переход от классической драмы к суровой реальности, судя по всему, не учитывал нынешнего душевного состояния Эрминтруды. Она извергла глухой стон. Похоже, звучание его ей понравилось и она, простонав еще раз, жалостно и с подвыванием, зарылась головой в кружевные подушки, нагроможденные в изголовье.

Осознав свою ошибку, Мэри приумолкла, начав смачивать лоб и виски Эрминтруды. Минуту спустя Эрминтруда сказала:

– Не следует мне говорить с тобой на эту тему. Ты - его воспитанница, да и вообще - такая юная и невинная!

– О, не думайте обо мне, тетушка Эрми!
– отмахнулась Мэри, произнося эти слова с отрешенностью актрисы, играющей одну и ту же роль в трехсотый раз.
– Лучше расскажите, что случилось?

– О, не спрашивай!
– выдавила Эрминтруда, громко всхлипывая.

Необходимости в расспросах и в самом деле не было - Эрминтруду вдруг словно прорвало, и подробности ужасающего утреннего столкновения с Уолли полились из нее хотя и не вполне внятным, но беспрерывным потоком. Говоря, Эрминтруда все больше и больше распалялась, пока не завелась настолько, что, раскинув в стороны белоснежные пухлые руки, возопила, должна ли терпеть такое унижение, когда рядом находится столь прекрасный и благородный мужчина, который готов бросить все и увезти ее хоть на край света.

У Мэри оборвалось сердце.

– Князь?
– пролепетала она.

Эрминтруда уселась на подушки и потянулась к флакончику с нюхательной солью.

– Он не мог больше молчать, - просто сказала она.
– Он боролся с собой сколько мог, но когда увидел... когда осознал, что за жизнь я веду, как обращается со мной Уолли, все у него внутри взбунтовалось. Так он сказал. Красиво, да? И он излил мне все, что творится у него на душе! О, Мэри, стоит мне только подумать, что я могла бы стать княгиней Варасашвили, все во мне переворачивается!

Мэри, чуть помолчав, произнесла:

– Что ж, тетя Эрми, почему бы вам в таком случае не развестись с Уолли?

Эрминтруда страдальчески прикрыла ладонью глаза и ответила совершенно нормальным голосом:

– Развестись с Уолли из-за этой потаскухи? Я не такая дура!

– Вам же не обязательно на нее ссылаться. Пусть это будет некая незнакомка.

– А что обо мне люди скажут?
– вскинулась Эрминтруда.
– Что дешевая девка отбила у меня Уолли? Нет, не дождутся! Да и Вики пострадает, если я подам на развод.