Такая разная любовь
Шрифт:
– Вот в том—то и дело, что главное в его жизни – это его работа и дышит он ей, а не тобой. Ты постольку—поскольку. Зачем он вообще женился? Сидишь, как собачка на цепи, и ждёшь непонятно чего. Разве это семейная жизнь? Я всегда молилась за то, чтобы ты со своим избранником прожила жизнь, как мы с отцом.
Мама опять заводит старую пластинку на новый лад. И у меня начинают наворачиваться слезы. Виктория смотрит на нас с мамой растерянным взглядом. Наверняка она уже пожалела, что спросила у меня про мужа при моей маме. Да, мой выбор мамочка так и не одобрила. Потому что понятия
– И снова привет, девчонки, – заходит в палату Миша, тем самым спасает меня от дальнейшего разбора моей никчёмной семейной жизни. Он замечает мои влажные глаза и хмурится. У меня нет от него секретов, и он знает, по какому поводу у меня глаза на мокром месте. Бросает осуждающий взгляд на маму, та же, фыркнув, отворачивается к окну. Миша встает рядом со мной, будто защищает.
–Я поговорил с врачом, если завтра кардиограмма будет хорошей, то вечером я заберу тебя домой.
– Хорошая новость, сынок.
Я встаю с кровати, Миша обнимает за плечи, а я кладу голову на его плечо. Мамы переглядываются между собой, а потом смотрят на нас. Мы знали, что в детстве они мечтали нас свести, но как—то не сложилось. Мишка мой хороший друг, брат. Да, я была в него влюблена в школе, впрочем, как и все девчонки нашего класса. Мамочки же наши до последнего не теряли надежду и даже выпили с горя, когда я сообщила, что выхожу замуж за другого.
– Поехали, я тебя домой отвезу, – обращается ко мне Миша, при этом не переставая меня обнимать.
– Поехали. Мама, ты остаёшься или с нами?
– Нет, сами, вдвоём. Меня папа заберёт.
Мы прощаемся с ближайшими родственницами и выходим из палаты.
– Миш, зачем ты меня при них обнимаешь? Ты же знаешь…
– Маме нужны положительные эмоции, ну, для выздоровления, – он улыбается во все свои тридцать два зуба. – А если честно, просто не смог удержаться. Они так начинают смотреть, что я не могу отказать себе в этом. Прости.
– Ты как ребёнок.
– Кто бы говорил, сама же мне подыграла. И вообще, рядом с ними мне снова семнадцать и хочется пошалить.
– Ну, раз тебе семнадцать, тогда за рулем я. Ты ещё не совершеннолетний.
– Очень смешно. А за руль моей машины даже не надейся сесть. Я ещё помню, как ты въехала в столб.
– Мне было шестнадцать. Ты мне всю жизнь это напоминать будешь?
– Буду. Не со зла, но буду. Садись давай, – и я послушно сажусь на переднее сидение его новенького хаммера.
***
Вечером следующего дня мы с Мишей забрали Викторию Семёновну. Дома нас ждал накрытый стол,
– Мойте руки, дети, и за стол. Валера, принеси салатницу, – тараторит мамочка, пока мы ещё разуваемся в коридоре.
– Папуль, привет, – я целую в щёку проходящего мимо папу с тарелкой в руках.
– Привет, Леночка. Мишка, помоги стол раздвинуть,– мужчины пожимают друг другу руки. – Галюня опять наготовила столько, что ничего не помещается.
– А мы кого—то ещё ждем? – смотрю на накрытый стол и считаю количество столовых приборов.
– Да, Мария с Игорем приедут. Ну, и Лёша со Светой, – поясняет папа, смотря на фотографию Мишиного отца. Он умер год назад, но, когда мы собираемся, его фотография всегда за столом. Так хочет Виктория, и никто не возражает.
Мария и Игорь – это родители нашего друга Алексея, они вскоре приезжают, привезя с собой кучу тарелок с салатиками и ещё чем—то. Мы все дружно расставляем всё на столе. Ждём только Лёшку, и тут приходит осознание: Лёше—то мы не сказали о том, что произошло с Викторией Семёновной, вылетело из головы. Нас с Мишей ждёт серьёзный разговор с другом. Лёшенька, конечно, редко обижается на нас, но если это произошло, то надолго. И никакие разговоры не помогут, пока сам не отойдет. В дверь звонят, Миша идёт открывать, а я плетусь за ним.
– Не могли сказать сразу? Тоже мне, друзья, – с порога бубнит Лёша, снимая кроссовки.
И нам стыдно. Мы все с детства как одна семья. Что не говори, а умеют наши родители дружить. И нас научили тому же.
– Лёш, прости, – в один голос говорим мы.
– Репетировали, что ли?
– Нет, стыдно очень, – отвечаю я.
– Может, ты сестру—то пропустишь, или мне ещё часик в подъезде постоять? – возмущается Света, стоящая позади.
– Проходи, чудо моё,– он пропускает младшую сестру вперёд.—Вот ты так, как они, никогда не делай, – обращается он к сестре, грозя указательным пальцем.
– Договорились. Привет всем. Я голодная. Пошли за стол.
И мы дружно направляемся в столовую, где нас ждут родители.
– Ребят, у вас же нынче десять лет со дня окончания школы. Как планируете отмечать? – вдруг спрашивает Игорь Викторович. – Может, на даче нашей отметите?
– Нет, папа. Мы уже отметили на даче десять лет назад, – мы втроём переглядываемся, сдерживая улыбку. – Заново дачу отстраивать я не хочу. Все соберёмся в ресторане у нас, – говорит Лёша, смотря на меня и друга.
Хоть официально ресторан принадлежит Мише и Лёше, а я только работаю на них, но ребята никогда не относились ко мне как к подчинённой, я равная им как в принятии решений, так в ответственности и в зарплате. Мы всегда всё делаем вместе, без разницы, какой вопрос на повестке: кадровый, юридический или финансовый. Мы обсуждаем, решаем и выполняем.
– Ребятки, хватит болтать, кушайте, пока горячее, – говорит хозяйка дома.
И все послушно принимаются поглощать приготовленные блюда. Мы, конечно, каждый день питаемся ресторанной едой от известного шеф—повара, но от еды, приготовленной ручками наших мамочек, мы отказаться не можем. Эта еда самая вкусная.