Такое кино

Тартынская Ольга

– Ну, ты махнула! Рукописи-то уничтожать ей не было никакого резона. Это ведь неплохой доходец.

– Уничтожила, я уверена в этом!
– впадала Женя в раж.
– Она целенаправленно истребляла всякую память о Толстом! Где ты видел жену гения, которая выбрасывает вещи покойного мужа, раздает предметы обихода, связанные с ним? Нет, не понимаю!

– Ты, главное, мои подштанники не забудь под стекло убрать, когда я помру, - издевался Туринский. Женя плевалась, и спор на этом прекращался.

Быт отодвинулся на задний план, не отнимая много времени. Продукты они заказывали в поселковом магазинчике. Там прекрасно знали Туринского, поставляли все свежее, беря за доставку ничтожные деньги. Готовили по настроению, это вполне устраивало Женю. Она любила стряпню Туринского, готовка доставляла ему удовольствие, тоже своего рода терапия. Устраивали маленькие пирушки и пикники у костра, без шашлыка, конечно, но все равно неплохо.

Она один раз только и выбралась с дачи, чтобы взять из дома нужные вещи: одежду, обувь по сезону, все необходимое. Ани не было дома, и Женя отчаянно загрустила, думая об одинокой дочери. Ну почему она не выходит замуж? Я же буду все время помнить о ней в своем раю, бедная моя девочка...

Вот и сегодня опять заговорили о том, что молодые теперь живут для себя и не хотят отягощать свою жизнь семейными узами и обязательствами. Как-то невзначай помянули Анжелочку.

– Вот что я не понимаю, Витька: ты же с ней жил, спал столько лет, любил же, наверное?
– допрашивала Женя.
– Как же мог вот так легко взять и выбросить ее из жизни?

На лице Туринского тотчас появилось несчастное выражение.

– Не знаю. Понимаешь, когда меня шарахнуло, я лежал в этой долбаной больнице и думал: сколько мне еще осталось? Анжела переживет, снова выйдет замуж, а я ничего так и не сделаю, а, главное, не поживу так, как хочется! И так все ясно стало, веришь?

Он помолчал, лохматя седую голову.

– Любил ли? Скорее подчинялся. Вот ведь беда, Женька, меня любили, да, но я-то нет...

Женя смотрела на него во все глаза и даже силилась шутить:

– Если ты рассчитываешь растопить мое сердце, то зря.

Она сразу установила свой статус в доме: сиделка, помощница, товарищ, соавтор, что угодно, но не любовница и не жена. Почему? Во-первых, все в ней протестовало против пошлого адюльтера. Пусть знаменитый режиссер прежде выяснит отношения со своей бесноватой супругой, а меня увольте. Во-вторых, он болен, его нужно беречь, нельзя волновать, а о чем другом и говорить нечего. Туринский, кажется, принял ее условия, по крайней мере, пока не делал поступательных движений.

Между тем он продолжал:

– Только с тобой я такой, какой есть. Мне не надо выдумывать всякую замудрую хрень про - как ты говоришь?
– содержимое выеденного яйца. И в конце концов!
– Он будто доказывал что-то незримому противнику.
– Все суета, тлен, нужно жить для главного. Я хочу быть с тобой.

Женя не стала развивать эту тему. Пока. Пусть окрепнет, а я буду делать все, чтобы он встал на ноги. Она видела, что Виктору худо, хотя он бодрится и не подает виду, тайком глотая лекарства. Их спальни были по соседству, и Женя вскакивала по ночам, слыша, как он стонет во сне. Однако войти не решалась, боясь поддаться эмоциям и нарушить данное себе слово.

К вечеру небо нахмурилось, набежали тучи, грозя дождем, и костер пришлось отменить. Они сидели в гостиной, выбирая фильмы для просмотра. На столике дымился чай, в корзинке с фруктами румянились яблоки, нектарины, персики (Мордвинова ненавязчиво заменяла по возможности вредную еду на фрукты и овощи).

Снаружи послышался шум мотора, и они в недоумении переглянулись. Дом Туринского стоял несколько на отшибе, соседи были далеко, поэтому ехать могли только к ним. Женя почему-то испугалась, а Виктор Алексеевич весь собрался: губы плотно сжаты, взгляд хмур. Они вышли на крыльцо. От ворот по дорожке, выложенной плиткой, двигалась молодая женщина, модно одетая, высокая, роскошная, с ногами от шеи. Женя узнала Анжелочку, виденную на фотографиях в журналах и в интернете.

Актриса решительно поднялась на крыльцо, бесцеремонно пройдя мимо них, открыла дверь и вошла в дом. Туринский и Женя двинулись вслед за ней. Женя не знала, куда ей деваться, и взялась разливать чай, принеся из кухни еще одну чашку. Режиссер мрачно наблюдал, как его жена демонстративно осматривает дом. Она обошла все комнаты, как агент по недвижимости, прицениваясь, простукивая дерево, прикидывая метраж комнат.

– Мне эта халабуда не нужна, но я ее продам!
– заявила наконец Анжелочка, вернувшись в гостиную. Она уселась на диван и схватила нектарин из корзинки.
– Некуда будет тебе баб водить, милый.

– Поезжай домой, Анжела, - хмуро сказал Туринский.

– Я тебя обую по полной, ничего не оставлю при разводе! Знаешь, какие у меня адвокаты?

– Знаю, детка. Поезжай домой.
– Женя видела, что Виктор едва сдерживается, чтобы не вспылить.

– А студия и теперь уже в моих руках. Так что у тебя, гений наш фестивальный, ничего не останется.

При слове "студия" Туринский побледнел как полотно, и Мордвинова решила вмешаться.

– Пожалуй, хватит, - сказала она как можно спокойнее.
– Виктор Алексеевич все же инфаркт перенес...

Кинозвезда, до того смотревшая на нее как на пустое место, презрительно оглядела Женю Мордвинову с ног до головы:

– Это твоя домработница?

– Сиделка, - не дав ответить Туринскому, заявила вдруг Женя.
– И настоятельно прошу вас не волновать больного: ему нужен покой.

– Правда, что ли, сиделка?
– с недоверием спросила Анжелочка.
– А мне говорили, ты себе старую клячу завел, вот бы насмешил!

Туринский вскипел. Он угрожающе двинулся на супругу, но Женя и тут встряла.

– Девушка, вы бы ехали домой и не волновали моего клиента. Я за него отвечаю.

Звезда кинула нектарин обратно в корзину и поднялась.

– А где вы были, когда он из окна больницы сиганул по простыням? Вся Москва до сих пор потешается, клоун!

Анжелочка вышла, швырнув дверь в стену, и сбежала по ступенькам. Они не спешили закрывать дверь. Туринский сделал несколько шагов к выходу и остановился на крыльце. Женя замерла в напряженном ожидании. Слышно было, как хлопнула калитка, пискнула сигнализация машины. В тишине заповедного уголка вдруг раздался надрывный крик: