Такое кино
Шрифт:
– Ну как?
– спросил Тим с неуместной улыбкой.
– Потрясающе!
– не покривив душой, ответила Аня.
Тимофей просиял еще больше. Он ходил по квартире, по-хозяйски осматривал шкафчики, раздвигал дверцы, трогал стены. Очевидно было, что ему тут очень нравится. Аня почувствовала ноющую боль в сердце. Откуда-то вынырнула мысль: а ведь он не один собирается тут жить! Оттого такой довольный. Кончится эта тягомотина, я не буду больше висеть на его шее непосильным грузом...
Вышли из дома, направились к метро. Аня шла как обреченная на казнь.
– Когда?
– спросила она помертвевшими губами.
– Что "когда"?
Хотела сказать: "Когда ты меня оставишь?", но произнесла другое:
– Когда переезд?
– Да хоть завтра!
– легкомысленно ответил Тим.
Они вернулись в метро. Ехали, и Аня смотрела на Тима прощальным взглядом. Она видела перед собой уже чужого человека, но этот человек был ее неотъемлемой частью. Как же жить-то я буду? Она отвернулась к темному окну, сморгнула незаметно. Не доехав до нужной станции, Тим вдруг выдернул ее из вагона.
– Мы куда?
– растерянно спросила Аня.
– Сейчас узнаешь, - ответил Тим и потащил ее за собой наверх.
Они пришли к какому-то невзрачному зданию семидесятых годов со стеклянной дверью. Аня оторопела, когда увидела у двери вывеску районного ЗАГСА. Она ничего не понимала. Тим взял ее за руку и повел за собой.
– Сиди здесь!
– скомандовал он, подталкивая Аню к одному из стульев, которые окружали овальный пластиковый стол, сам же скрылся за дверью.
Аня не успела осмыслить происходящее, так скоро он вернулся с какими-то бланками.
– Давай паспорт!
Она послушно подала ему документ. Тим быстро писал что-то в бланках.
– Подпишись!
– протянул ей ручку.
Аня опять подчинилась, удивляясь сама себе. Закончив писать, Тим опять исчез за дверью. На этот раз задержался дольше. Когда он вышел, Аня уже взяла себя в руки.
– Что это было?
– спросила она на улице.
– Это мы подали заявления на бракосочетание.
– Но почему ты даже не спросил меня, хочу ли я этого?
– Нервы сдали, и Аня вскипела.
– Согласна ли я? Нужно ли мне это? Тебе что, все равно?
Тим помолчал немного и ответил:
– Мне не все равно, Аня. Но я давно уже понял, что не всегда можно слушать то, что говорит женщина. Она часто не знает сама, чего хочет. И свобода тут ни при чем.
– Это неправда!
– У тебя есть немного времени, чтобы подумать. Принуждать я, конечно, не стану.
Голос его звучал твердо.
– Но для чего?
– снова задала она глупый вопрос.
Однако Тим понял и спокойно ответил:
– Я не верю в брак, потому что не видел положительных примеров, но сейчас мне кажется, что нам с тобой необходимо именно это. Так надо. Это поставит все на места.
– Ну, а квартиру-то зачем снимать?
– недоумевала Аня.
– Нам же есть где жить.
Тим остановился и внимательно посмотрел ей в глаза.
– Это будет наш дом, пока не появится свой. А Женя должна знать, что у нее есть куда вернуться.
Аня вдруг ткнулась носом в его куртку и произнесла немыслимое:
– Держи меня крепче, пожалуйста...
С новым годом!
Елку нарядили прямо на улице, на участке. Туринский с утра обвязался фартуком и колдовал на кухне, собираясь поразить гостей своими кулинарными шедеврами. Женя ограничила сферу деятельности изобретением салатов. К ночи они ждали гостей: супружескую пару Мироновых, старых питерских друзей, которые вернулись из-за границы, Светку с Толиком и Аню с Тимом. Могли внезапно подъехать ребята из команды Туринского. Это было непредсказуемо, так что готовились основательно.
Сразу после Рождества запускался фильм под рабочим названием "Рыцарь России". Сценарий утвержден, бюджет рассчитан, деньги выделены. Предстояла серьезная работа. Аня должна привезти эскизы костюмов, которые будут шиться в мастерских "Мосфильма" специально для этой картины.
Весь вечер накануне они дурачились, придумывали, чем украсить елку: игрушек в доме не нашлось, а ехать покупать было уже некогда. Туринский предложил развесить на елке Женины трусики и лифчики, за что получил "охальника".
Мордвинова забрала из кабинета режиссера мелкие сувениры, оставшиеся еще от старого хозяина дачи, писателя-деревенщика. Из своей комнаты принесла всякие милые безделушки. Ни бумажные снежинки, ни вата не понадобились: на лапах ели лежал настоящий снег и переливался мириадами искринок. Это было лучшее украшение. На макушку с трудом водрузили перевернутую вазочку странной формы, Ее и при большой фантазии сложно было принять за рождественскую звезду.
Потом носились вокруг елки и кидались снежками, пока Туринский, коварно пользуясь силовым преимуществом, не поверг Женю в огромный сугроб.
– Я подам в суд за оскорбление человеческого достоинства!
– отплевываясь и хохоча, крикнула Женя.
– А я еще раз оскорблю и еще, - угрожал Туринский, навалившись на нее всем телом и целуя куда придется.
Возня завершилась уже в доме с вопиющей победой сильного над слабым. Потом они притихли и лежали обнявшись, слушали, как шуршит снег за окном, наметая новые сугробы.
– Женька, представь, что мы уже умерли и пребываем где-то в иных мирах. Ты бы так хотела?
– сказал Туринский.
– Да, - ответила Женя, целуя его в седой висок.
– Я уверена, что так оно и будет...
Все уже было готово: в гостиной раздвинут и накрыт большой обеденный стол, напитки расставлены на маленьком столике, камин разожжен, у дверей застыли два приглашенных официанта. Женя приоделась в новое вечернее платье, волосы убрала наверх. На ногах ее были чудесные итальянские туфельки. Когда она спустилась в гостиную, была награждена восхищенным взором мужа. Сам Туринский был весьма элегантен в темном пиджаке и белоснежной рубашке с расстегнутым воротом.