Талиесин
Шрифт:
«Я знал, что отыщу тебя», — думал он вне себя от радости, что она здесь, во плоти, живая, как и он сам, — не видение, не дух, не сила, живущая только в Ином Мире.
Он выпрямился и выступил из укрытия.
Сперва Харита его не видела. Она продолжала выжимать воду из волос, потом побрела к берегу. Несколько шагов — и она замерла. Руки ее упали. Она подняла глаза к прибрежному вязу, зная, кого там увидит.
Он стоял здесь, как она и предвидела: высокий и стройный, золотая гривна блестит на солнце, длинные соломенные волосы подвязаны
Действительно ли он здесь, или она своей песней наворожила его подобие?
В первый миг никто из них не шелохнулся, не произнес ни слова. Звон капель, бегущих с ее одеяния, наполнил тишину, как до того наполняла поляну песня. Затем певец шагнул ей навстречу, прямо в воду.
— Владычица озера, — нежно произнес он, простирая к ней ладони. — Приветствую тебя.
Харита оперлась на его руку, и они вместе пошли к мшистому берегу.
— Ты — дочь короля-рыболова, — сказал он, помогая ей выйти из воды.
— Да, — отвечала она. — А ты — певец. — Она взглянула на него спокойно, хотя в душе ее все бурлило и пело. — Есть ли у тебя имя?
— Талиесин, — отвечал он.
— Талиесин… — Она произнесла это имя, словно ответ на вопрос, мучивший ее долгие годы, затем повернулась и пошла к лошади.
— На языке моего народа это значит Сияющее чело, — объяснил Талиесин, догоняя ее. — А у тебя имя есть? Или при встрече с тобой люди просто произносят прекраснейшее из известных им слов?
— Харита, — с опаской отвечала она.
Он улыбнулся.
— На языке твоего народа это должно означать «прекрасная»
Она, не отвечая, отвязала лошадь и перебросила веревку через седло. Поставила ногу в стремя и увидела, что она босая. Теперь они оба смотрели на ее ступню, все еще мокрую после купанья, в глине, с прилипшим обрывком листа, — и Талиесин рассмеялся. Его чистый смех раскатился над поляной.
Харите показалось, будто опрокинули амфору, но вместо вина или оливкового масла выплеснулся радостный смех — выплеснулся и серебряными ручейками заструился в зеленой траве. Она тоже рассмеялась, и голоса их взмыли над деревьями, словно птицы, крыло к крылу.
Не переставая смеяться, Талиесин сбегал на берег, подобрал сапоги и шнурок для волос. Однако, когда он вернулся, девушки на том месте уже не было. Он услышал позвякивание конской сбруи и, подняв глаза на звук, увидел, как Харита исчезает в лесу. Первым его порывом было тоже вскочить в седло и кинуться вдогонку. Тем не менее он продолжал смотреть, покуда она не скрылась, и лишь после этого пошел к своему коню, сел в седло и поскакал к Тору, прижимая к груди сапоги и шнурок.
Аваллах хмурился, уперев подбородок в руку. У него за спиной, мрачный и страшный, словно гранитный истукан, замер Аннуби. Эльфин и Киалл сидели на скамье напротив, лица их были темны от гнева и печали. Хафган, закутанный в синее одеяние, опирался на рябиновый посох. Голова его была наклонена, глаза — полуприкрыты, выражение — сосредоточенное.
— Страшные события, — помолчав, сказал Аваллах. — Ваш рассказ сильно меня опечалил.
— Нам самим тяжко об этом говорить, — сказал Эльфин, — но такова истина.
— До последнего слова, — горько вставил Киалл. — Клянусь жизнью!
— Так вы считаете, что эти раскрашенные люди, эти варвары, о которых вы рассказали, придут и сюда на юг?
— Со временем, возможно, — отвечал Эльфин. — Хотя в Диведе мы слышали, что император забирает два легиона из Галлии и вновь посылает войска оборонять Вал.
— Тогда, быть может, вам удастся вернуться на родину, — сказал Аваллах.
— Нет. — Эльфин печально покачал головой. — Если император не укомплектует полностью легионы и не поставит на защиту Вала опытных бойцов, мира на севере не видать.
— Мира не будет больше нигде, — мрачно пробормотал Аннуби.
Эльфин кивнул в сторону Аваллахова советника.
— То же самое говорит и Хафган. Наступают Темные века. Мира больше не будет, только бесконечные войны. — Он вздохнул. — Нет, назад нам не вернуться. Если нам суждено жить, то лишь здесь, на юге. Надо отыскать землю и закрепиться на ней так, чтобы враг уже не смог нас согнать.
Аваллах снова нахмурился и сказал:
— Позволь мне это обдумать. Моему брату принадлежат земли на юге, с ним живет мой сын. Они вскорости будут здесь. Прошу, поживите у меня до тех пор, чтобы мне с ними поговорить. Возможно, мы сумеем вам помочь.
Эльфин кивнул.
— Будь по-твоему, Аваллах, хоть и стыдно нам принимать щедрость, за которую мы не в силах отплатить.
Аваллах поднялся с кресла. По лицу его пробежала гримаса боли, но он пересилил себя и молвил с улыбкой:
— Не считай себя моим должником, государь Эльфин, ведь я, как и ты, чужой в этой стране. Однако, если тебе так будет легче, мы придумаем, чем ты нас сумеешь отблагодарить.
Они двинулись к дверям. На пороге Аваллах повернулся к Эльфину и сказал:
— Певец…
— Мой сын, Талиесин. Да?
— Нельзя ли уговорить его, чтобы он нам сегодня спел?
— Его не придется долго уговаривать, — отвечал Эльфин. — Хорошо, я его попрошу.
Аваллах приветливо улыбнулся и похлопал Эльфина по плечу.
— У меня светлее на сердце от его песен, хотя я почти не понимаю слов. Ничего замечательней я в жизни не слышал.
— Он — друид, бард, — объяснил Эльфин, пока они спускались из внутренних покоев в зал. — По нашим обычаям, клан и король гордятся искусным поэтом. А Талиесин — на редкость способный бард.
— Один из самых способных, — подтвердил Хафган. — Он обладает необычайным, редчайшим даром.
— И это говорит сам верховный друид, — с гордостью заметил Эльфин.
— Ты говорил, что лишился всего, — промолвил Аваллах. — И все же у тебя в свите не один, а два таких барда. Воистину, ты богач.